Репортаж из мусорного бака

Россия, 204Х год. Лида Крылова - замкнутая девочка-подросток, смотрящая на мир иным взглядом. Случайно узнав о феномене воображаемых друзей, она загорается этой идеей и создаёт Шарля - идеального парня с светлыми глазами. Но, как писали на древних форумах, только безумец может увидеть и ощутить воображаемого друга по-настоящему. Страдая от распалившегося влечения и любви , Лида рискует попробовать особо опасную технику, даже не подозревая о последствиях…

Примечания автора: Обновлённая и отредактированная анонимным читателем версия “Репортажа из мусорного бака”. Существенно более гладкая, насыщенная и ароматная отсылками. Я бы так не смог.

Основано на реальных событиях и на реальном материале. Все совпадения случайны.

Посвящается: господину Редактору. Всем действующим тульповодам.

_«Привет! Я… начала дневник. Мне всегда казалось, что дело это недостойное, если ты не какой-нибудь великий учёный. Вот пишешь ты такая свои мысли — а кому они нужны? Ты их знаешь и помнишь, а другим зачем? Но я решила рискнуть… А почему бы и нет?

Я Лида, мне 15 и я…»_

Я бессильно откинулась на спинку кресла. Буква Я болталась на конце строчки, дразня или даже издеваясь.

Последние лучи закатного солнца полосовали двускатную крышу ближайшей пятиэтажки, сквозь стеклопакет прорывались шумы улицы, веселые визги детворы. Вот только мне было не до веселья. Оставалось немногим более получаса до того момента, когда папа придёт домой, а уж в его присутствии написать точно ничего не удастся, опять задолбает вопросами про успеваемость.

А кто я? Я задумалась. Написать, что школьница, сильнее озабоченная учёбой, чем мыслями о своей сути? Что просто девушка? Так ведь это ничего и не скажет.

Задумавшись, я поймала себя на мысли, что вцепилась руками в подлокотники кресла. Силясь отвлечься, я закрыла дневник и кинула его на разобранную постель. Обновила страницу фида и медленно начала скользить по ней взглядом рыбы. Глаза неожиданно вцепились в предложение, пестрящее скобками.

«Да лошки они все)))) Педики какие-нить))) Были бы норм парнями — были бы у них тёлки)»

Хм, кому это так перепало от одного из моих одноклассников? Я развернула сообщение и начала читать дискуссию, разгоревшуюся под сообщением из какой-то новостной группы.

«Пошли бы лучше в армию послужили бы. Тогда бы мигом своих тульп забыли бы» — вторил однокласснику некий человек с цифрами на аватарке.

«Да это всё с Запада пошло. Они там совсем уже зажрались, на бигмаках своих и коле. Видимо, однополая любовь надоела, решили взяться за любовь к воображаемому существу.»

«Почитайте Старый Завет, там всё написано. Эти ихние тульпы — это всё от лукавого. Черти это.»

Кто? Я выделила непонятное слово и забила в гугл. Он выплюнул в меня охапку статей на федеральных порталах, посвященных в основном клинической психиатрии. При этом только в одной из них упоминалось про некие галлюцинации, создаваемые бегущими от реальности задротами. И никакой конкретики, одна вода.

— Должно же что-то про это быть — пробормотала я, открыла банку газировки и двойным щелчком запустила браузер Педонета.

Пока проходило подключение, я чуть не подохла от скуки. Пакеты не желали протискиваться в сеть и программа то и дело выдавала ошибки. Paedonet куда медленнее и беднее интернета, но у него есть одно огромное преимущество — он никому не подчиняется за счёт сложной структуры сети, в нём невозможна никакая цензура и, что самое приятное, у него есть поисковик. Ну-ка…

По запросу «тульпа» поисковик выдал всего одну ссылку. Какой-то сайт, похожий внешне на википедию, очень медленный и постоянно падающий. Я перешла к нужной статье и в тот же момент кто-то заскребся у двери. Вот чёрт.

_«Я Лида, мне 15 лет и я действительно не знаю, кто я. Я живу в маленьком городке возле Москвы вместе с папой, который работает в местном НИИ. Мамы у нас нет, и папа отказывается говорить, что с ней случилось. Я годам к 7 привыкла и больше не спрашивала. Я заканчиваю девятый класс, готовлюсь сдать промежуточный экзамен. Я хочу стать врачом (зачёркнуто) програмисткой (зачёркнуто) (пустое место).

Вчера я узнала про очень странную штуку. Тульпы. Как я поняла — это такие существа, типа воображаемых друзей. У меня никогда не было воображаемых друзей в глубоком детстве. Я только слышала, что они существуют у детей и сумасшедших. Про тульп написано очень много, но в основном в Педонете. Говорят, что их может создать любой человек и что это очень просто.»_

А просто ли? Я задумалась, покусывая карандаш. Прядь волос выпала из-под заколки и болталась перед глазами, но мне было лень её убирать.

— Привет — сказала я неожиданно — Ты тут?

Ответом мне была тишина. Видимо, не так уж и легко. Я ничего не опасалась — папа придёт только через несколько часов.

Пособие, развёрнутое на весь экран, было написано несколько лет назад и считалось старейшим и лучшим. Я скользила глазами по тексту.

«Многие спрашивают — зачем нужны тульпы? Тульпы — это хорошие друзья, компаньоны и романтические партнёры»

Карандаш выпал из моего рта. Я кое-что вспомнила.

Смешанные чувства в чужом взгляде. Самое выделяющееся — жалость. Брезгливая жалость. Я понимаю, что он сейчас скажет, и мир разрывается на куски.

— Лида… — говорит он, натужно улыбаясь — Мне, конечно, очень приятно, что ты…

— Ты врёшь, Алексей — произношу я сквозь сжатые зубы. Слёзы набухают в глазах, мутным пологом окутывая поле зрения. Руки сжимаются в кулаки.

— Нет, я не вру. Просто… — он мычит что-то нечленораздельное и пятится — Ты слишком молодая для… Я люблю девушек постарше…

Под его утешительные глупости и смех двух дур из его класса я в слезах убегаю домой, чтобы получить от папы за срыв учебного процесса.

— Точно — сказала я — А это интересно.

_«Привет снова! Я только что пришла домой, до папиного прихода осталось ещё несколько часов, так что можно уделить немного времени себе:-)

Идёт седьмой день моих попыток создать воображаемого друга. Я ещё не знаю, зачем он мне нужен, но это так… волнительно. Мне нравится это слово. Волнительно.»_

Я подняла глаза и увидела оповещение о новом сообщении. Писал кто-то из ребят, оставивших контакты на том странном нелегальном сайте. Я написала им всем, надеясь на ответ, но два из трёх аккаунтов были удалены по решению какой-то комиссии. Невесело.

«Привет. У меня нет времени на зелёных вроде тебя, но вот, почитай это. Не пиши сюда, пока всё не поймёшь или хотя не бы прочитаешь. Ты пишешь о себе в женском роде, и мне это не нравится. Девки в высшей степени плохо понимают нашу нехитрую тему. А ты мелкая ещё, наверное. В общем, я тебе не доверяю.»

Я сжала кулаки и выматерилась. Видел бы меня сейчас отец — наверняка сначала бы дал ремня, а потом бы сводил к филологу. Он жутко не любит неграмотность. Помню, в какую ярость он пришел, когда прочитал мой блокнот.

Но каков этот мудак! С чего он вообще думает, что девушки хуже?! Ладно, почитаем, что там он прислал…

В архиве нашлось несколько файлов. Один из них, помеченный как «Читай это сначала.txt», привлёк моё внимание.

_«Медитация „Искра“

Короче, суть такова…»_

Я закрыла глаза. Можно попробовать.

Поэтапно сбросить напряжение с конечностей. Дышать следует медленно — у меня всегда с этим были проблемы. Вдох-пауза-выдох-пауза, внимание только на дыхание…

Задумавшись и замечтавшись, я почти не заметила, как каскад голосов в голове внезапно стих.

— Внутренний диалог оффнулся — проговорила я про себя и вгляделась в черноту перед глазами. Крутящиеся потоки мутного света, так называемые фосфены, то становились слабее, то захватывали всё поле зрения. Я выдохнула и представила, как и учили, черноту. Да, это было нелегко, но спустя пару минут я уже спокойно видела себя в черной комнате.

— Эй — произнесла я, всё так же, про себя — Привет.

Эхо от брошенных в темноту слов ощущалось почти физически.

Начнём? Начнём.

— Тебя зовут Шарль — сказала я и выбросила руку вперед. Кончики пальцев обожгло холодом. Маленькая искорка спорхнула с пальцев и медленно полетела через темноту.

— Них…. Ничего себе! — прошептала я и чуть не открыла свои физические глаза. Тело болталось в ощущении отсутствия гравитации. Фосфены вели себя прилично и не отсвечивали. Спать не хотелось.

— Ты — человек — я полоснула воздух, представляя, как за рукой тянется нить энергии. Воображение то и дело отказывалось работать, но… в конце-концов, всего-то седьмой день!

Нить коснулась искры. Искра чуть заметно дрогнула. Она была зеленая. А я люблю зелёный цвет.

_«Я буду иногда переписывать сюда то, что я читаю по этой теме в документах. Некоторые удачные цитаты этого заслуживают.

Волнительно. Всё ещё. Я не знаю, что из этого выходит, но я… Я уже очень привязана к этому существу (следы от жидкости).

Вот, например: “Всегда представляй свою няшу (это старое слово, обозначающее, по видимому, тульпу, т. е. воображаемого друга) около себя. С момента создания это существо всегда будет рядом с тобой”. И я представляю. Это немного сложно. Но забавно.

Сегодня он сидит со мной на физике. Естественно, я его не вижу. Как это вообще, видеть воображаемое? Наверно, надо быть безумной. Он сидит… я ощущаю, что он сидит, точнее… рядом со мной. На том самом месте, где раньше сидела моя подруга Оля, пока не пересела к своему парню Олегу с галёрки. Боюсь, не учёбой они там занимаются. Теперь я одна и почему-то никто не хочет со мной сидеть. Но его не смущала даже моя привычка грызть колпачки от ручек или тесёмки балахона.»_

— КРЫЛОВА! — я осоловело уставилась на орущую училку — Чем ты вообще занята?! Что ты там опять жуёшь?!

Одноклассники послушно заржали. Я дернулась и подскочила на месте.

— А? — я огляделась и встала, неуклюже пытаясь одновременно закрыть дневник и сбросить его в стоящий на полу портфель. — Извините, Елена Павловна, я задумалась немного.

— О чем я сейчас рассказывала ребятам?! — физичка, она же класснуха, орёт с такой силой, что я прямо вижу, как её глаза выскакивают из орбит и проделывают в стене кабинета две круглые дырки — Ну-ка, повтори!

— Копр… корпускулярно-волновой… — я смотрела на её лицо, периферическим зрением смутно различая старомодную меловую доску, на которой были какие-то каракули. — Частица ведёт себя как волна и как тело?

— Мне надоело, что ты витаешь в облаках, Крылова! — физичка снижает обороты. Добрый знак — Мне уже все учителя на тебя жаловались. Ты постоянно погружена в себя. Ещё раз такое повторится — я вызову твоего отца в школу. А теперь садись!

— Интересно, если она лопнет от злобы — это будет считаться терактом? — внезапно раздалось у меня в голове. Я вздрогнула, ощутила подступающее к горлу хихиканье и сжала зубы.

— ТЕБЕ ЕЩЁ И ВЕСЕЛО?! АХ ТЫ…

Ой. Я выскочила из класса, уже не в силах сдерживаться. Полутёмный коридор третьего этажа огласил сдавленный смех. Мой… и, кажется, его.

Невероятно.

_«Волнительно-волнительно-волнительно!

Конечно, отец долго любил меня в голову за мою выходку. Но до того, как папаня вернулся домой, я успела придумать хорошую отговорку. Кажется, он мне подсказал…

В общем, я списала свою неадекватность на некий регулярный процесс в женском организме ;3. Он, когда услышал, сразу сбавил тон и, кажется, даже встал ко мне вполоборота. Сначала говорил мне, что я слишком шумная для девушки, потом просто начал рассказывать что-то про то, что я обязана себя контролировать всегда и везде. Я спросила, почему он не контролирует себя, когда начинает орать на меня как сумасшедший. Знаешь, дневник, что он ответил? Что будет забирать кабель от компа. Логика, достойная кандидата биологических наук. Мне страшно, что однажды я стану такой же, как он.

С того дня прошло уже больше недели. Я никак не могла добраться до заветной книжечки — была занята сначала конспектированием пособий в тетрадку по ОПК, куда всё равно никто не заглядывает. Переписала четверть материала, задолбалась и решила найти запасной кабель. К счастью, один удалось стянуть из компьютерного класса. Так что теперь я во всеоружии.

Что у меня с Шарлем? Почти ничего нового, но он стал отвечать чаще. Сначала голос напоминал мой собственный и это звучало очень забавно, потому что тон его абсолютно иной. Он саркастичный и какой-то… озорной одновременно. Очень сложно объяснить.

И, конечно же, я делаю Искру каждый день. Иногда выходит дважды, но чаще только перед сном.»_

Дождь отбивает почки жестяному карнизу. Я выключила фонарик. Дешевый пластик громко щёлкает, поэтому пришлось делать это очень медленно. Постель уже расправлена, но сна ни в одном глазу. Молодецкий храп раздаётся по всей квартире. Значит, спит… Устал, бедняжка, от своей цервикальной транслокациии. Я слышала, как один из коллег отца за спиной назвал его Транслокатором. Говорил ещё, что папе доставляет какое-то удовольствие ломать позвоночник мышкам, настолько, что он лично умерщвляет всех грызунов в лабе.

— Он какой-то странный — слышится из головы — Не нравится мне этот индюк.

Я улыбаюсь. Меня уже не пугают реплики Шарля. Их всё больше и больше.

Свет молнии рубит оконный переплет. На мгновение я ощутила его… совсем рядом с собой. Кажется, он сидит на лежанке, забросив длинные бледные ноги на подушку и самодовольно скрестив руки на груди. Его лицо повёрнуто в мою сторону.

— У него есть минусы — шепчу я, подтаскивая к окну стул. Немного возни со шпингалетом - и оно распахнуто настежь.

Гром приветствует меня глухим раскатом. Я кладу руки на подоконник и смотрю во взбаламученную мглу.

Ветер, наполненный влагой неба, щекочет моё лицо.

Чудесно.

Я расстегиваю верхнюю пуговицу пижамы. Заколку с волос - долой. Потоку неприрученной силы природы хочется отдаться полностью. Скинуть бы всю эту неуместную одежду, словно язычница… Но ведь Шарль… Он смотрит. Мысль вызывает у меня неожиданное смущение.

Новая вспышка. Шарль уже сидит на полу по-турецки. Наклоняется ко мне, опершись руками на колени. Грива его непослушных волос… да, у него точно длинные волосы… колышется в потоке свежего весеннего ветра. Меня переполняет восторг.

— Аааиии! — кричу я и расплываюсь в улыбке. На деле крик задушен до шепота, но воображаемый вопль разносится над жестяными крышами хрущоб на многие километры. Как гром!

Шарль вторит мне.

Шарканье тапок со стороны коридора. Я спрыгиваю со стула, путаюсь в одеяле и изображаю глубочайший сон. Что-то смутно тёплое рядом… Его бок. И рука, лежащая чуть выше правой коленки.

— Опять на небо смотрела… — скрипучий шепот отца.

Шарканье приближается, и с ним кряхтение пополам с недовольным пищеварительным урчанием. Окно захлопывается.

— И всё в воде. Вот дрянная девчонка. Завтра с ней поговорю… Замуж уж пора, а у неё всё детство в жопе играет… На небо она смотрит. Лучше бы за собой следила…

Я улыбаюсь - внутри. Шарль показывает «птичку» прямо лысому затылку Транслокатора. Я силюсь не заржать.

— Лид, ты останешься на банкет? — скороговоркой выпалила Марина, одна из относительно нормальных девчонок из нашего класса. Её глаза весело горели.

— Уплочено — я пожала плечами — Хотя я не хотела, но предок всё равно сдал деньги.

— Типично для твоего отца — Оля хихикнула. Она особенно недолюбливала Транслокатора, который однажды высказался про её излишний вес и подарил методичку Института Питания. В наблюдательности, в отличие от чувства такта, ему не откажешь.

— И не говори — я отмахнулась.

— А на дискотеку пойдешь?

Я задумалась.

— Да куда там — протянула Оля, подняв глаза в потолок — Зачем ходить на дискотеку, если не с кем танцевать? Лидочка у нас ведь старая дева. Вот у меня…

Нет, ну какова?! Я фыркнула, сладко улыбнулась, повернулась к Оле и проговорила:

— Оль, а Олег придёт?

— Конечно!

— Тогда передай ему, пожалуйста, что на запасной лестнице тоже стоят камеры. И что о ваших … отношениях, скажем так… знают уже не только ученики, но и охранники. Кстати, на случай, если инцидент приведёт к расставанию, уведомляю тебя, что Мирослав Петрович прокомментировал твою внешность как, цитирую, «опупенные такие дойки и булки тож ничего, я б вставил, хе-хе»

Удар достиг цели. Ольга мелко задрожала, покрылась пятнами и издала звук, сделавший бы честь крайне недовольной кобре.

— Сука! — выпалила она и побежала, точнее, засеменила куда-то в сторону двери, на ходу вытаскивая из сумочки мобильник.

Ухмыляясь, я проводила глазами раздраженно цокающую молодую особу.

— Что, прямо так и сказал?! — Марина вытаращила глаза — Ему же 70 лет!

— Нет, конечно. Нет там никаких камер. Но пусть подёргается. В школе такое запрещено. Разве не она всех доставала своими правилами?

— Ну это жесть вообще! — Марина улыбнулась — Я тебя, Лид, в последние два месяца просто не узнаю. Ты так изменилась!

Возможно. А что я ей скажу? Не причину же называть?

— Пойду прогуляюсь. Забей мне хорошее место у стола.

Последний звонок. Непередаваемо важное событие, наверное, но мне совершенно наплевать. Еще два года остается торчать в этой школе. А вот Марина уходит в техникум. Это неприятно.

Я вернулась на банкет, выслушала охапку ненужных речей, неплохо перекусила. Чай был отвратительный, а вот салаты вполне. После торжественных напутствий и слов про будущее толпа выпускников и выпускниц переместилась в спортзал, где из старого сабвуфера уже раздавался отупляющий гул дерьмовой попсы. Я уселась на скамейку в углу и задумалась.

— Тут гадко, да? — ощущение присутствия возле меня. Как и любое его появление, оно отдалось теплом в затылке, растекающимся по всему телу и собирающимся в животе.

— И не говори.

— Девушка! — раздалось надо мной. Я глядела в пол и видела только начищенные туфли собеседника — Разрешите пригласить вас на танец!

— Извините, я не танцую — буркнула я. Шарль захихикал и произнёс:

— Эх, вот был бы я реальным…

Действительно. Грустная мысль. Я уже давно с ним беседую, могу представить, что он делает в данный момент, но вот тактильного контакта как не было, так и нет. Даже глазами увидеть его не могу.

— А почему? — спросил стоящий передо мной человек голосом, полным ложного, какого-то слишком демонстративного сочувствия. Будто он у инвалида спрашивает, как тот дошел до жизни такой.

— Не люблю, не умею, не хочу — проговорила я и закрыла глаза.

— А вы пробовали, девушка? — опять лезет. Ну вот на хрена?

Неожиданно я понимаю, что если вытянуть руку достаточно быстро — то можно надолго отбить у него желание лезть, да и не только желание. Это искушение настолько захватило меня, что я с трудом сдержалась.

Парень что-то ещё сказал и убрался восвояси. Видимо, если тебя отшивает девушка, прославившаяся в своей школе тем, что грызёт вещи — это очень обидно, но мне было все равно.

— Может, мы потанцуем? — Шарль смотрит на меня и улыбается. Я представила себе медляк в одиночку и поежилась.

Медляк не заставил себя ждать и скоро спортзал заколыхался в подобии вальса. Кавалеры лапают дам — так можно было бы описать это зрелище, глядя со стороны. Особенно усердствовал Олег, который, похоже, не успел помириться с Олей, поэтому танцевал какую-то другую девушку.

Чувство зависти овладело мной. Эти люди… они казались счастливыми. На какой-то короткий момент, не по-настоящему, но… А как же я?

Я покинула зал, на ходу пытаясь вырвать из сумки дневник и ручку.

«Всего три слова — СРОЧНО НЕОБХОДИМА ВИЗУАЛКА»

Это всё, что я успела написать, прежде чем кто-то вынырнул у меня из-за спины.

— Что пишем?

— А ты здесь что делаешь?! — вырвалось у меня. Стремительно закрытый дневник плотно прижимался к груди.

— Привет — сказал парень и потупился. — Ты… меня ещё помнишь?

Я судорожно вздохнула.

Очень хотела забыть, но как-то не вышло. Сколько лет уже прошло, и вот, причина моей детской бессонницы снова стоит передо мной, как ни в чём не бывало.

Я огляделась. Коридор был сумрачен и тих. Из зала просачивались последние ноты поганого медляка. Знаю эту группу, иногда слушала дома, но теперь, наверное, не смогу.

— Вы? — проговорила я — Алексей, да?

— Очень смешно! — фыркнул Лешка и ловко уселся на высокий подоконник. Видел бы его завхоз… — Лид, ты обижаешься ещё?

— Ага — тихо сказала я. — Хотя… ты наверно не виноват. Зачем явился? Ты же курсе на третьем, как я слышала?

— Решил зайти, тебя проведать — Алексей вздохнул и полез в карман к вибрирующему телефону — Вообще-то на втором.

— Ну и как оно, учиться в меде? — я подавила дрожь и убрала дневник в рюкзак — В трупах копаетесь?

— Если бы. Нет у нас давно мертвецов. Это теперь вообще запрещено. Приходится практиковаться на муляжах. Вот такие дела…

— Значит, правильно я решила отказаться от училища — кивок у меня вышел почти естественным. Сквозняк влез в приоткрытое окно, шевельнув сначала занавеску, потом мои отросшие за полгода лохмы. Отцу я не нравлюсь стриженой, а саму меня бесит метёлка на голове.

— Хотя… это очень важная профессия. Общественно-полезная. А ты… как? Как ты?

Произнеся это, Алексей закрыл глаза и замер. Странно, хоть я и вымахала с тех времён, но он всё равно кажется мне великаном. Неужели тоже вырос?

— Ничего. Отца повысили недавно, стал мне башлять на карманные траты. — Я ощущала мучительную неуместность происходящего — Экзамены сдала неплохо, но решила остаться тут, полное среднее, все дела. Увлеклась рисованием. Вообще, много чего… поменялось.

Алексей притих. Я тоже молчала. Шарля не было, зато было смутное чувство, что он немедленно появится, стоит только отойти от этого человека, который теперь для меня чужой.

— С днём рождения — неожиданно сказал он и протянул мне сверток в яркой бумаге. — Я знаю, что все про него забывают, но… поздравляю, Лид.

Земля едва не ушла из-под ног. У меня были крайне сложные отношения с этим праздником. Я пыталась забыть о нём, ведь на самом деле ничего весёлого здесь нет.

— С…Спасибо — выдохнула я и приняла пестрое нечто. Захотела развернуть прямо тут, но решила донести до дома. Вроде бы… где-то читала, что это невежливо и некрасиво.

— Желаю тебе найти своё счастье — продолжал он — И… Ты не хочешь выйти отсюда?

Я кивнула.

Мы выбрались из школы по запасной лестнице. Особой нужды в этом не было, но мне почему-то захотелось посмотреть, не облюбовал ли её ещё кто-нибудь. Никого не нашли. Ну и отлично.

— Погода сегодня хорошая — заметил Алексей. Из-под его рубашки выглядывали цепочка и кусочек лягушачьего хирургического костюма. Наверное, только с дежурства пришел.

— Да-а-а… — протянула я. Предстояла дорога домой.

— Лид… А можно один вопрос?

— Валяй — махнула я рукой и едва не зевнула. Вся эта вечерняя идиллия наводила на меня тоску. Ничего общего с грозой, первобытной силой природы.

— Те слова про чувства… Сколько там лет назад…

Я заметно напряглась. Реплики Алексея эхом отдались в голове. «Люблю постарше».

— Это было всерьез? Ты действительно меня любила? — он обернулся ко мне и остановился. Мы были в середине маленького парка, который я обычно прохожу насквозь, когда иду домой и не хочу тратить времени на обход.

— А… б-было похоже, что нет? — пробормотала я и опустила глаза. Покрасней еще, дура.

— Просто… тебе было так мало лет…

— Леш, забей. Было, да прошло — я дернула плечами — Разницы теперь не имеет. У тебя же теперь есть…

— Она умерла.

Я вздрогнула и подняла глаза.

— Что, как?! Таня?!

— Да… — Алексей опустил глаза и мне показалось, что он вот-вот расплачется — У неё была тяжелая болезнь. Она не справилась… беременность…

— О! Мне так жаль!

— Я решил посвятить себя борьбе с ее… болезнью. Поэтому я решил пойти по стопам отца.

— Это… — у меня кончились слова, в носу подозрительно защипало.

Я не знала Таню, только видела пару раз. Идеальная девушка. Красивая, золотая медалистка, активистка, числилась в молодёжном крыле партии. Она одна после произошедшего пожалела меня и на корню прекратила начавшуюся травлю. Этого не может быть! Слёзы покатились по щекам.

Алексей обнял меня и прижал к себе. Он был такой тёплый… Такой добрый…

— Мне очень жаль — сдавленно произнесла я.

— Это я недоглядел — глухо проговорил Алексей, не ослабляя хватку — Mea culpa. То есть… Прости. Моя вина.

— Я знаю… в смысле, не вини себя. Давно это случилось?

— Две недели назад.

— И ты продолжаешь ходить на дежурства?

— Должен же я как-то отвлечься.

Наконец я высвободилась из объятий. Алексей стоял как глыба. В этот момент он был почти красив.

— Лида…

— А? — я шмыгнула носом.

— У тебя есть парень?

— Угу — понуро ответила я.

— То есть?!

Алексей неожиданно оживился.

— В смысле? — переспросила я — Есть, да. Мне уже 16. Сегодня стало.

— И какой он? — Леша глядел на меня так, словно впервые видел.

— Ну… — я задумалась — Красивый. С ним всегда весело. Наверное, самый близкий мне человек.

— Но ведь ты… Мне твоя подруга сказала, что…

— А — я улыбнулась — Ну, он не из школы, вот она и ошиблась. Мы после уроков встречаемся обычно.

— Это… чушь какая-то. Быть того не может.

Я отступила на шаг. Неправда, что слова не могут бить как хороший апперкот. Сердцебиение ускорилось.

— Ты думаешь, что я настолько страшная, что…

— Нет-нет-нет! Просто я был уверен, что ты свободна.

— А ну-ка не ври! — я оскалилась. В некоторые моменты я очень явственно ощущаю животное внутри себя — Что, не успели закопать, уже замену ищешь?!

— Лида! Как ты можешь такое говорить?!

— Вот и могу!

Парень стоял около берёзки не мог пошевелиться, пока я буравила его взглядом.

— Не надо меня провожать — продолжила я — Я… дойду сама. Извини за резкость, но нам не нужно больше встречаться. Жаль, что всё так получилось. Прости ещё раз.

Я отвернулась, сжала кулаки и направилась по тропинке к возвышающейся впереди громаде моего панельного дома. Злоба кипела где-то в горле. Напоминает случай, когда я траванулась в лагере и…

— Лида! — крикнул Алексей, догоняя — Лида! Ты… ты, что, из этих?!

Время остановилось.

«- Нет, ну это уже перебор. Дай-ка я» — раздался знакомый и любимый голос где-то в голове.

— Ты понимаешь, что это неправильно! Ли…

Я полуобернулась к бегущему парню и ощутила настолько глубокое презрение, что неожиданно для себя открыла рот и произнесла пару слов. Звук, вырывавшийся из моего горла, больше напоминал рык, чем человеческий голос.

— Отъебись, щенок.

Алексей резко остановился и качнулся. На его лице отразился настоящий ужас. Он повернулся на каблуках и деревянно зашагал прочь.

— Молодец — прошептала я на грани слышимости. — Я люблю тебя.

Шарль промелькнул где-то сбоку. На полсекунды я увидела его глазами.

«Да, я вышла на пиковую производительность. Дважды в день искра, которая уже не особо нужна. Записываю все сны без исключения. Четыре недели назад впервые попыталась выйти в вондер((Вондер (англ. wonderland) - продвинутая техника создания воображаемых друзей. Во время особой медитации хост (создатель воображаемого друга) перемещает своё сознание в придуманный им мир, где может взаимодействовать с воображаемым другом более эффективно, чем в реале, может улучшать визуальную модель воображаемого друга и просто отлично проводить время.)). Получилось неплохо. Мы с Ш. гуляли по окрестностям Припяти. Был такой город. Я узнала о нём из сети, там лет 60 назад что-то взорвалось и весь город убило радиацией.

Пособие с вондером было из второго набора, полученного от того странного контакта, который поприветствовал меня оскорблениями. Он мурыжил меня 200 сообщений подряд, выспрашивая мельчайшие подробности моего общения с Ш., потом написал, что я ничего для бабы и что из меня выйдет толк. Видимо, это стоит воспринимать как комплимент, но мне хочется расквасить зазнайке нос.

Я даже представляю его себе — какой-нибудь программист-задротик в толстых очках, который трясётся в реале, когда его окликают на улице. Что ему ещё остаётся, кроме заявлений о собственной исключительности по половому признаку?»

— Лидия! — я услышала крик и стремительное шарканье тапок, мгновенно спрятала дневник под зад и обернулась к двери.

— Открыто — сказала я.

Отец ворвался в комнату как ураган и встал у входа. Его лицо пылало гневом.

— Ты почему мне не сказала, что не оформила путёвку в лагерь?! — прошипел он.

Я пожала плечами.

— Пап, извини, но я не вижу больше смысла там отдыхать. У меня сложный курс в следующем году, я хочу пойти в кружок и…

— Заткнись! — выкрикнул он и побагровел ещё сильнее — Нечего тебе болтаться в городе без дела! Два месяца до сентября! Тебе нужно больше двигаться!

— Тебе тоже — я откинулась на спинку. Мне очень, очень, очень хотелось отмудохать Транслокатора до потери ориентации, но что я могу? Хотя кое-что я могу.

Я представила, как надеваю ему на голову использованную ночную вазу. Это вызвало у меня с трудом подавленный приступ дикого ржача.

— Чего тут смешного, ты, тварь! — выпалил он. Я продолжала смотреть ему прямо в глаза. Раньше я его боялась, пока не просекла, что он просто трус. До него, кажется, тоже начало доходить…

— Ну… это… — продолжил он, умерив пыл — Ты поедешь на дачу. Я не смог выбить путёвку, хотя и пытался. Но от твоей бабушки, царствие ей небесное, остался участок и я хотел бы, чтобы ты его обустроила.

— С чего это? — сказала я

— Да с того, что сидишь тут целый день, в компьютер свой пялишься! — заорал отец снова — Пошла бы по улице прогулялась!

— Я… Ладно.

Отец, не ожидавший такого быстрого согласия, впал в ступор.

— Ну, денег на еду я тебе дам. И рюкзак, и всё такое. Дача недалеко.

— 5 часов на электричке, ага.

— Не перебивай! Если ты такая зависимая, то можешь взять с собой ноутбук. Мне он всё равно не нужен. Будешь хотя бы на свежем воздухе в него таращиться!

Я улыбнулась.

Отец помялся у порога и удалился по коридору, не прощаясь.

— …жопу наела… пусть хоть руками поработает… девушка должна быть работящей… — доносилось с его стороны.

Я не прекращала улыбаться.

2 месяца в деревне. Со всеми удобствами. Рядом лес, озеро и из людей только старики и старухи.

Никакого Алексея. Никакого Транслокатора. Никаких забот, кроме вялого копания в грядках.

Только я. Я и Шарль.

«Я и не мечтал о таком!»

Осталось только одно дело.

Я открыла месседжер и, поминутно оглядываясь, начала набивать сообщение.

«У меня осталась к тебе пара вопросов. Писать долго, а завтра я потеряю весь доступ к сети месяца на полтора минимум. Нам нужно побеседовать в реале. Сегодня.»

Не знаю, на что я надеялась.

Спустя четыре часа я стояла посередине Партизанского парка, ежась от неожиданного холода. Я вышла из дома в одной майке и джинсах, но на выходе из метро поняла, что стоило взять ветровку. Порывы ветра налетали со всех сторон, пока я петляла по тропинкам парка, отмечая свои повороты на карте. Как и следовало ожидать, мой таинственный собеседник вместо того, чтобы объяснить все толком, скинул только время встречи и координаты. Выяснилось, что место расположено в глубине парка, далеко от многолюдных тропок, поэтому я немного нервничала.

Но, в конце концов, я вытащила его на улицу с первой попытки! Это ли не удача?

Я вышла на узкую тропинку, но тут, вопреки ожиданиям, была целая куча людей. На скамейке расположился благообразного вида старичок, рядом с ним сидела девушка с коляской, из которой раздавался истошный крик отлично откормленного младенца. Рядом две маленькие девочки под присмотром лысого отца разрисовывали асфальт.

«И где нам его искать?»

— Я не знаю — прошептала я — Может, в коляске прячется?

Шарль заразительно хихикал. Я села на скамейку и призадумалась.

Всегда оставалась вероятность, что всё это чистый розыгрыш, либо же подстава. Я читала, что некоторые батюшки иногда бросались на любителей воображаемых друзей и обливали их освященной кислотой, чтобы изгнать бесов.

«А тут неплохо» — Шарль ощущался сидящим верхом на спинке изогнутой скамейки. Почему-то он ненавидел сидеть как полагается — «Свежо так, да и бор красивый»

Я кивнула.

— Прекрасная сегодня погодка, не правда ли? — раздался сбоку мелодичный, хотя и надтреснутый от времени голос. Я обернулась. Старичок, не опуская газеты, смотрел на меня и тепло улыбался. Его черные глаза блестели из-под очков в тонкой оправе. Породистый нос с горбинкой и высокий лоб создавали впечатление человека очень умного и культурного.

Мимо нас промчался бегун с плеером в ушах. Мамочка с ребёнком уже куда-то удалилась.

— Да, великолепная — ответила я и отвернулась.

— Ты врёшь — ответил старичок — Ты просто вруша, Вингз26.

Холодок прокрался вдоль позвоночника. Это же мой ник в мессенджере!

Я обернулась. Старичок не поменял позы, но вот смотрел уже с холодком и издёвкой. Он снял очки, имевшие, видимо, только декоративную роль, и засунул их в карман своей летней куртки.

— У тебя мышечная дрожь и все лапы в гусиной коже, Вингз26. Кстати, а ты точно девочка?

Я ошарашенно кивнула. Старик поморщился и поднялся со скамейки.

— Вот чёрт. Я думал, это у тебя образ такой. Ты очень ничего для мальчика, но ты не мальчик, Лида. Это плохо для меня, но для тебя… едва ли.

Я оцепенела. Как он меня…

— Лида Крылова — пропел мужчина, подцепив стоящую рядом черную трость с серебристым набалдашником. — 16 лет, учится в школе, дочка Аркадия Крылова. Это какой-то биолог. Знаю я этих биологов. Бесполезные говноеды, режут мышей в своих лабах. Лучше бы наркотики делали.

— Как ты меня вычислил?! — выкрикнула я — Нет, ну как?!

— У тебя прокси паскудно-е-е — протянул мужчина. Неожиданно я поняла, что он существенно моложе, чем я полагаю, и куда опаснее — Но ты это, не ссы, как у вас, подростков, говорят. Я не педофил. Точнее, педофил, но тебе ничего не грозит. Сдавать я тебя тоже не буду.

Он посмотрел на меня в упор и снова улыбнулся. Протянул руку.

— Профессор — Я опасливо пожала её. Рука была очень жесткая и сильная. — Ты можешь не представляться. Ну что ты булки мнешь, Лида-диэтиламида? Вставай, давай пройдемся, что ты как не родная. Порадуй старичка своими вопросами, поддержи его пошатнувшийся авторитет.

Ухмыляясь, он пошел дальше. Я встала и достаточно быстро нагнала его.

— Вы не опираетесь на трость — заметила я, косясь на правую руку Профессора — Вы ей даже земли не касаетесь.

— А ты ещё и глазастая. Мы с тобой точно поладим.

— И что было потом? — мои глаза округлились. Истории Профессора были удивительны.

— Ну этот господин и говорит — «А я создам свою Кафедру воображаемых друзей((Кафедра Воображаемых Друзей - название ряда тульповодских сообществ в городах и в сети. В данном случае, скорее всего, речь идет о Московской Кафедре, полумифической просветительской организации, существовавшей в Москве в середине десятых годов.)), с магией и суккубицами((Суккуб или Суккуба (lat. succubus, seu succuba - “лежащая снизу”, “подстилка”, “шлюха”) - в христианской демонологии демон, питающийся сексуальной энергией мужчин. Суккубов, которых призывали средневековые еретеки, можно считать прообразом части современных тульп.))!» — Собеседник экспрессивно жестикулировал, да так, что чуть не врезал кулачком пробегающей мимо деве в шортах. — Ну он и создал. Его Дворкин накрыл через два года, объявил сектоводом и сдал в психушку, где он благополучно и пребывает по сей день, пуская слюни и рисуя картины говном. А с остальными вышло как вышло. Глава скончался. Одного в драке порезали, другого по 121 УК привлекли и ты сама знаешь, что с такими, как он, делают в местах, отдалённых от морали.

— Так кто из тех первоначальных остался?

— А хх… черт его знает, лапа — мужчина ухмыльнулся — Ну я. Хотя я и не светился толком, сходки их с дружеским визитом не посещал, по сайтам без прокси не лазил. Вроде ещё пару людей где-то видел, но… у них уже нет желания. Опыт был слишком негативный.

Я плелась уже с меньшим рвением. Прошло 3 часа с момента нашей встречи, небо уже начало тускнеть, предвещая ночь.

— Знаешь, в чём была главная ошибка той эпохи? — самозваный профессор шел неторопливо, но шаги делал огромные. Рядом шелестел листвой лес — А я тебе скажу. Они хотели рассказать всем о своём опыте.

Мимо проехал конный милиционер. Пахнуло навозом. Ненавижу лошадей.

— Они думали так — мы расскажем им, что живём той же жизнью, что и обычные люди. За исключением того, что наши любимые существа и опасны, и трудны, и на первый взгляд как будто б не видны, да и на второй. Но мы-то, мол, такие же! Они забыли одну важную вещь — нормальный, правильно воспитанный человек при словах, что возможно создавать себе друзей, либо рассмеется тебе в лицо, либо плюнет, но, скорее всего, ударит. Нет никого страшнее и непонятнее для обывателя, чем наш брат.

Профессор взмахнул свободной рукой и заехал по нависающей над нами ветке. Его лицо, и без того перекошенное гневом, изменилось ещё неприятнее.

— Поэтому, когда эти слабовольные идеалисты вышли на виртуальный прайд — они получили только грязь и смайлики в ответ. Они говорили со свиньями на равных — а свиньи видели в этих славных титанах воображения просто кучку ёбнутых извращенцев и зоофилов, визжащих что-то из угольной ямы безумия. Для нас эти слова были сродни молитве — а для них это голоса со стороны параши. Эдакие репортажи из мусорного бака социальной стигмы. Хорошо, что я вовремя прекратил с ними общаться, а то утащили бы за собой.

— И что, ничего нельзя изменить? — я сама подивилась наивности и горячности собственного тона. — Да и почему именно нас они так сильно боятся?!

Старик улыбнулся и сжал пальцы на ручке трости, остановился и положил руку мне на плечо.

— Хорошая моя — начал он сладким голосом, от которого я скоропостижно обмурашилась — Эта страна и эта культура вообще держится только на бинарных оппозициях. На дуализме, который, когда начал разлагаться, просочился во всё, что под ним лежало. При этом самое главное и самое бесполезное противопоставление — это уже не добро и зло. Это мужчина и женщина. Вся культура стоит на этом разделении — от нуклеарной семьи с обязательными детьми и побоями до вездесущего потребления, оккупировавшего уже и эти земли. Оппозиция женских и мужских качеств обеспечивает продукцию как бесполезных подстилок вроде большей части твоих одноклассниц, так и спермотоксикозного пушечного мяса, которое за иллюзию собственной мужественности ляжет не только под танки, но и под своих командиров. Выбей почву из-под этого противопоставления любым способом, нарушь дуальность сексуально-романтических контактов — и этот карточный домик из говна рухнет вовнутрь, похоронив своих корольков под обломками. Способов множество — гомосексуальность, зоофилия, отказ от секса или воображаемые партнёры. НО! Задумайся, хорошая девочка Лида, ведь первые два пункта легко запретить, а третий невыгоден. А теперь подумай, как запретить человеку мечтать.

Он расплылся в улыбке и снова двинулся вперед.

— За мной не иди. Иди направо. Там метро в десяти минутах ходьбы. У тебя шнурок левый развязался, грохнешься. Было приятно поговорить. Делай всё, как делаешь, ты умница.

Профессор на ходу достал очки, надел их и весь как-то сжался. Затем опёрся на тросточку и засеменил дальше, изображая заправского старикашку. Порыв ветра вырвал сложенную газету из его кармана.

— Стой — крикнула я — Последний вопрос!

— Валяйте, милочка.

— Как добиться наслоения? Я хочу видеть глазами!

Старик остановился и вздохнул.

— Поехать крышей. Иных способов я не знаю. Забейте. Вам рано.

С этими словами он ушел, а я осталась стоять, глядя в его удаляющуюся спину.

Было как-то…

пусто.

«Как это мне рано?! Слова Профессора сильно меня разозлили, хотя я не подала вида. Впрочем, я ему ещё покажу! Я достигну всего, чего хотела! У меня два месяца без отца и учёбы, с утра и до ночи, и они начались… прямо сейчас!

Я очень хорошо подготовилась к отъезду. Отец отдал мне свой ноут, наказав не сломать, так как, цитирую, „у тебя руки кривые, чего от тебя можно ожидать ещё“. Я быстро слила на ноут весь запас литературы, пару простых игрушек, как могла, почистила жесткий диск своего компа, чтобы батя не лез туда, куда его не просят, и, что самое главное, взяла все пособия. Профессор напоследок вручил мне самый крупный, свой личный архив, где было всё, что только может пригодиться! Чёрт побери, в нём объема 4 гига, а это одни страницы и картинки! Не терпится добраться до дома и впиться в него зубами!

Отец собрал меня в поход по всем правилам. Дал даже зажигалку („Только курить не начинай, узнаю — накажу“) и туристический ножик („Смотри не напорись, я за тобой туда не поеду“). Рюкзак набил таким количеством еды, что хватит на казарму, а не на одну хрупкую, но весьма любящую поесть особу; 3. Дал финальные инструкции, посадил на утреннюю электричку и пошел, видимо, отдыхать от меня. Тут людей много, да и пахнет не очень. А какая жара!»

— Девочка, уступите, пожалуйста, место — моего плеча коснулась морщинистая рука.

Матерясь про себя на неожиданно возникшую старую кошелку, я поднялась, взяла рюкзак и начала протискиваться в тамбур — судя по наручным часам, мы уже подъезжали к станции, а останавливаются электрички тут очень ненадолго.

— Станция «Ярцево» — произнёс голос из динамиков. Двери распахнулись, и галдящая толпа вынесла меня из вагона.

«На этом проблемы не закончились. Хорошо, что я сориентировалась и вовремя успела оседлать автобус в нужную мне сторону, ведь опоздала бы я всего на 5 минут — и ждала бы следующего часов пять. Мне, конечно, говорили, что местность достаточно спокойная и что максимальная опасность исходит от сердобольных старушек, которые могут насмерть закормить „бедную девочку, которую отец-подлец отправил наводить порядок“, но добираться по просёлку до нужной деревни затемно или даже в сумерках мне совсем не улыбалось.

В автобусе, старом ЛИАЗе ещё советских времён, практически не было пассажиров, и я смогла занять сразу три места — для рюкзака, для себя и для Шарля. Ехать предстояло часа два, так что я распечатала НЗ шоколадных батончиков, запила их водой и развалилась на сидении, уставившись в окно. Наушники с музыкой помогали отвлечься от рёва мотора, который был раза в два старше, чем нынешнее государство.

Знаешь, я почти не покидала город. Ну, смены в пионер-лагерях не в счёт, на Артек или Совёнка денег и партийного влияния у Транслокатора не хватало, поэтому я отвисала в подмосковном лагере, к тому же ещё и с религиозным уклоном. Говорят, иногда люди симулируют оргазм, хотя я с трудом понимаю, что это такое, но я круче — я научилась симулировать молитву! Зрелище это забавное, но одна приятная особенность у лагеря была — он не делал разницы между своими пионерами и пионерками, поэтому походы стали частью моей жизни и уж точно — любимой частью пребывания в лагере.

Мимо меня проносятся придорожные пейзажи средней полосы. Они бугристые, покрытые блеклыми цветами, порой изгибаются под невероятными углами, а за ними виднеются ветхие деревянные домишки местных жителей и леса. Огромные леса. Даже отсюда деревья кажутся невероятно высокими. Да, в Москве такого нет. Нужно видеть все это собственными глазами, и пусть у меня впереди копание на грядках и борьба с паутиной — я ни капли не жалею.

Отец строго запретил мне заходить в лес. А мне вот плевать и всё тут.»

Автобус выплюнул меня возле скособоченного ларька остановки почти в чистом поле. Табличка говорила про какой-то совхоз, но видно ничего такого не было. С обеих сторон от бетонки, раз в две минуты оживляемой вяло плетущимся пикапом или «бычком», высились тополя, а напротив остановки к транспортной артерии примыкала уходящая за горизонт грунтовка.

Я убрала дневник, потянулась, заурчав от удовольствия. Оставалось немного.

— Нам туда? — голос в голове — Тут далеко?

— Не — я улыбнулась, закинула рюкзак за спину и, оглядевшись, пересекла бетонку — Километра три по карте.

Вокруг не было ни единой души. Дорога, напоминавшая скорее широкую тропинку, вела на холм, делала поворот и уходила в небольшой лесок.

— Вот она — я почти подпрыгивала от радости — Долгожданная свобода!

Шарль невесомо шествовал рядом. Солнце болталось в зените и палило вовсю. Я натянула панамку и продолжила движение. Свежий ветер колыхал травинки, волны катились по поверхности зелёно-желто-синего моря.

— К такому меня точно не готовили — прошипела я, натягивая позаимствованный у соседки костюм пасечника.

Крупное осиное гнездо — всё черное от обитательниц, гудящее и вибрирующее — прилепилось прямо над дверью в дом. Навес над крыльцом, сделанный специально для защиты от дождя и солнечного жара, выполнял свою задачу на отлично, обеспечив незаконным мигранткам от мира пчёл надёжное прикрытие.

Я зарычала и застегнула молнию на горле. Металлический прут и кусок промасленной тряпки быстро отыскались в сарайчике.

— Огнём и мечом! — крикнула я и запалила тряпку от заранее подожженного примуса. Перчатки хоть и защищали от укусов, но не позволяли оперировать зажигалкой. Слишком толсто. — Точнее, огнём и копьём!

Злодейски хохоча, я ткнула импровизированным факелом в улей. На секунду он зажужжал громче, но потом вспыхнул. Надоедливые насекомые скопом повалили из горящего общежития, но было уже поздно.

«Заметка — насекомые отлично горят! Запомнить на будущее. Возможно, можно будет придумать какой-нибудь аэрозольный огнемёт. Мгновенное пламя, чтобы не вызвать пожар, а только сжечь!!! нарушителя личных границ.

Сейчас я расположилась в гамаке, натянутом посереди заросшего сада. Тут не очень удобно писать, но вот читать идеально. А уж спать или медитировать, наверное, просто прекрасно.

Я ознакомилась с фронтом работ. В доме творилось такое, что соседка, полуслепая старушка за 80, решившая взять надо мной шефство, посоветовала мне сразу захватить несколько шашек для выкуривания вредителей из её личных запасов. В общем, дом на ближайшие полдня станет недоступен. Я лежу в 20 метрах от него, а несёт так, что библейский ад покажется парфюмерным магазином. Соседка (забыла её имя) говорит, что через пару часов можно будет просто проветрить и вселяться, но я ещё подожду.

Я ведь… была тут в детстве. Этот хрупкий двухкомнатный домик с давно засорившейся русской печкой был моим пристанищем всё время, пока лагерь был недоступен, а у отца были какие-то симпозиумы. Я ненавидела сюда ездить, по двум причинам — тут не было никого из сверстников, зато имелась мать отца, которую я почему-то должна была называть бабушкой. В свои 65 она выглядела на все сто, и не процентов, а лет. Сгорбленная, неопрятная, постоянно зависавшая у Красного Кута, как она его называла. Это что-то типа места для вывешивания икон в деревенских домах. Тем для разговоров у меня с ней не было вообще — она либо причитала, что я неправильная, либо ругала молодёжь, обвиняя в таких грехах, что страшно становилось. Еще она пыталась наставить меня на путь истинный, произнося непонятные фразы на устаревшем диалекте, вдобавок к этому шамкая из-за отсутствия зубов, постоянно ныла по непонятным поводам и кричала по ночам. Помню свое недоумение, когда в последний раз приехав сюда, я копалась на теплом от летнего зноя чердаке и нашла учебник по сопромату за авторством профессора Н.В. Крыловой. Однофамильцы? Ничего подобного, в учебнике была вклейка с фотографией авторши. Сомнений не оставалось — моя слабоумная бабушка была доктором наук. Той же зимой она замерзла насмерть, и услышав об этом, я была искренне за неё рада и даже облегченно прослезилась. Это что должно случиться с человеком, чтобы он ТАК изменился?!

На небе ни облачка. Голубое всё, полностью. Я бы не отказалась сейчас поглядеть на облака, но у меня есть занятие получше. Алексей… тот парень, который лез ко мне в день рождения, подарил мне кое-что. Подарок долго провалялся забытым, и только во время сборов я случайно надорвала яркую обертку, увидела кусочек и ахнула от удивления. Это был отличный анатомический атлас! Огромный, форматом больше обычного листа, толстый, весит килограмма два, не меньше, но я всё равно решила взять его с собой. Тут столько информации! Всё на латинском, само собой, но русский перевод тоже есть. Мой друг проявил огромный интерес к этой книге и теперь я просто лежу и читаю ему вслух сноски. Латинский язык звучит очень мелодично-необычно.

А ещё мы придумали игру.»

— Теперь ты начинай! — я засмеялась и захлопнула книгу. Шарль, сидевший на пеньке поблизости от все ещё бесстыдно воняющего дома, сосредоточенно насупился.

— Ren((lat. почка)) — выпалил он.

— А, ты с потрохов начать решил? Ну хорошо… — я задумалась — nervus vagus((lat. блуждающий нерв, вагус)).

— На s мне теперь… — парень поднялся, встал на цыпочки и заглянул в окно дома. Помахал рукой перед лицом и скривился. — Splen((lat. селезёнка)).

— Опять на n! — Я всплеснула руками — Ладно… nervus opticus((lat. зрительный нерв)).

— Опять s! В это невозможно играть! В латинском языке всё кончается на одни и те же буквы!

— Да ладно тебе! — я качнулась в гамаке — Ты просто анатомию не знаешь!

— Будто ты её знаешь! — Шарль захохотал — Второй раз атлас открыла! Забыла, с какой стороны у тебя селезёнка!

— Справа.

— Вот, о чем я и говорю. Слева она!

— Нет, справа. Давай мне слово! — я махнула рукой — Или ты признаёшь поражение?

— Иди ты! Saccus… saccus…

— Saccus saccus? — переспросила я — Мешок мешок?

— Дай просклонять! — белобрысый забарабанил пальцами по пеньку — О, saccus testiculi((lat. мешок яичка. На самом деле, правильное наименование данного органа - scrotum))! Вот!

Я от неожиданности дернулась. Гамак скользнул куда-то вбок, а я от души припечаталась об землю. Смех душил меня с настойчивостью маньяка.

— Одного?! — сквозь дикий ржач переспросила я.

Шарль поднялся, подошел ко мне и гордо сказал:

— Saccus testiculi bis((прибл. lat. мешок яичка дважды))!

«А всё-таки контроль никуда не делся.: -[Сегодня отец снова звонил и спрашивал, как я там, а потом заставил дать трубку соседке, захотел узнать чужое мнение. Хорошо, что за пару часов до этого я зашла к ней и удовлетворила любопытство бабульки по поводу моих разговоров вслух слезливой историей о том, что отец разлучил меня с молодым человеком методом ссылки в глушь, но как раз тут-то я и нахожу время пообщаться с возлюбленным. Повезло, что между нашими домами пропасть неухоженных яблонь. Со слезами на глазах попросила себя не выдавать, на что соседка, помявшись и махнув рукой, согласилась, если я помогу ей с грядками и „не принесу в подоле“. Мне начинает доставлять удовольствие врать. Это необычно. Хотя, в сущности, я почти и не соврала.

На уборку дома ушла куча времени. Одних трупов различной живности и насекомых набралось с полведра. С утра до полудня я вытирала пыль и выкидывала то, что считала мусором, но рассказывать о такой рутине не хочется. Дом готов, за два дня пребывания тут я практически не присела, зато теперь могу вообще ничего по хозяйству не делать и полностью посвятить себя своей цели.»

— Шарль, тебе неприятно, когда я напоминаю тебе о твоих… особенностях?

Парень, облаченный на этот раз в белые брюки, подвернутые до состояния шорт, сандалии и белую майку, поднял голову и вопросительно промычал:

— Ммм?

— Ну, когда я напоминаю, что ты тульп… тульпа… воображаемый, в общем.

Я сидела на скамейке, найденной в зарослях какого-то сорняка вроде осоки. Скамейка оказалась вполне крепкой, а вот ножки пришлось отломать и заменить стопками из кирпичей. Шарль присел на корточки и сосредоточенно глядел в кротовью нору прямо на участке.

— А это должно быть мне неприятно? Это же правда. Такой вот я. Это же не меняет ничего в наших отношениях?

— Нет, напротив — я откинула крышку ноутбука — просто я тут прочитала, что когда-то давно, в 2012 году, это казалось моветоном.

— Не стоит доверять другим людям в этом вопросе, милая моя — Шарль взмахнул рукой и попытался схватить усатую морду вылезшего из-под земли грызуна. Он просто помешался на том, чтобы добыть из него какие-то «спиды». Я вздохнула и вернулась в чтение.

«Жуткая прорва инфы. Я столько в жизни не получала. Оказывается, Профессор сильно приуменьшил количество последователей этой безумной идеи. В 2012 и 2013 годах оно только в русскоязычной сети захватило больше тысячи человек. В радиусе 20 километров от меня живёт меньше. Материалы так разрозненны, что у меня уходит преступно огромное количество времени на сортировку.

Они обсуждали даже права воображаемых друзей. Я и подумать не могла, что кто-то будет заниматься этим на полном серьезе, но факт есть факт. Передо мной открывается новый мир.

Но самое главное… Там есть люди, которые добились способности видеть свои порождения без помощи усилий воображения. И они, эти люди, выглядели абсолютно адекватными. Значит, это возможно. Профессор заблуждался… или специально не говорил мне правду. Вот только для чего?»

Тропинка, пробирающаяся между моим и соседским домом, заброшенным и давно разграбленным, в итоге вывела меня к натуральному распутью с каноничным камнем посередине. На нем не было никаких надписей про коня и голову, но правая тропка уходила к ослепительно красивому, но скучному до зевоты лугу, а левая, обогнув огромный ствол сломанной сосны, вела в бор. Я проверила карманы, застегнула рубашку, нацепила панамку от всякого, что падает в волосы. Воспользовавшись бабушкиными ржавыми ножницами, я изрядно обкорнала их в первый же день, в условиях густого полумрака сеней перед давно треснувшим зеркалом, и теперь постоянно испытывала кайф от свежего ветра, касающегося моей буйной головы.

— Пошли? — Шарль улыбнулся и махнул рукой. Я кивнула.

К чёрту запреты. На всякий я повесила на пояс нож и теперь, наверное, выглядела вполне абсурдно. Мелкая субтильная девчонка с мальчишечьими чертами, с ручками-веточками и огромным стрёмным тесаком на старом кожаном ремне. Волки и лесные насильники сдохнут со смеха, точняк.

Бор был прохладен. Сосны и какие-то ещё незнакомые деревья обеспечивали почти равномерный сумрак, ковёр из опавшей листвы и хвои устилал неровную почву и почти скрывал стежку, которую я находила больше по наитию.

— Однажды ты пойдешь дальше — парень легко взмыл в воздух, перекувырнулся в оном и приземлился уже перед мной. Меня всегда забавляли такие фокусы.

— В смысле? — я приподняла бровь и увернулась от иссохшей ветки, преграждавшей дорогу.

— В буквальном — однажды мы придём сюда ночью.

— Это крутая идея, но… — опять холодок. Опять это слово «Волнительно», но при этом ещё и до чёртиков страшно — Волки же.

Шарль захихикал. Что-то рыжее скользнуло по стволу и, вцепившись в ветку, остановилось, наградив меня настороженным и каким-то мутным взглядом.

— Ути, лапочка какая! — парень подпрыгнул в воздухе и подошел вплотную к существу, которое находилось на метр выше его головы.

— Это белка — я уставилась на зверька в ответ. Пушистый хвост с неясными очертаниями, серовато-рыжая шерсть, местами отсутствующая. Животное явно было нездоровым — Жалко, что я рогатку дома оставила. Было бы интересно попрактиковаться.

Зверь, будто почувствовав мои мысли, перепрыгнул на соседний ствол и скрылся в переплетении веток. Я улыбнулась такому случаю телепатии, поправила панаму и почти уже собралась идти дальше, как вдруг…

— Лида, смотри! Знакомое дерево, да? — парень тыкал рукой в толстый ствол особенно старой и основательной сосны. Я подошла к узловатым корням, оглядела кору со всех сторон и сначала ничего не поняла.

— А что в нём нео…

Подо мхом обнаружилась явно искусственной формы неровность, я торопливо соскребла паразита и мигом всё вспомнила.

— Ох… Значит, и такое было.

Детской рукой на стволе дерева было кое-как выцарапано асимметричное сердце, пробитое не менее асимметричной стрелой, а внутри слабо виднелись две буквы.

Л и А.

Они были почти одинаковые, обе легко можно было принять за Л, но я помнила.

— А — это Алексей, да? — Шарль глядел через моё плечо. Я просто кивнула и сняла с пояса нож.

— Какая гадость.

Работая им как рубанком, я соскоблила слой с царапинами, пытаясь одновременно избавится от воспоминаний. Покончив с этим и отряхнув колени я выбрала участок поровнее, на сей раз уже на уровне глаз. Спустя 5 минут напряженной работы в сочащемся пахучей смолой сердце виднелись две буквы — Л и Ш.

— На Щ немного похоже вышло — скептически оглядев надпись, произнесла я — Но ничего страшного.

Пенёк, торчавший неподалеку, стал моим импровизированным стулом.

— Ты… — Шарль потупился — Любила его?

Я покачала головой.

— Скорее, хотела. Желала его внимания, хотя и не понимала ещё, зачем. Видимо, окружение так подействовало. Мы слишком рано взрослеем.

Я вытянула ноги. Шарль сел напротив меня прямо на тропинку.

— Хотелось вырасти? — спросил он.

— Ещё бы. Детство ведь такое… бесполезное, знаешь. Всюду эти взрослые с их правилами и запретами, от всего тебя оберегают. Понимаешь, что оно классное, только тогда, когда оно кончается. Но уже поздно, ты выросла. Добро пожаловать во взрослую жизнь.

— А ты уже выросла?

Вопрос Шарля оказался для меня неожиданным.

— Если бы меня спросили в школе — задумалась я — то сказала бы, что да. Половозрелая особь человека, могу себя обслуживать и поддерживать диалог. Отцу бы, наверное, тоже сказала что-то такое, хотя он редко спрашивает, куда чаще ворчит.

— А кому бы ты сказала, что нет? — Шарль медленно, будто боясь спугнуть, положил ладонь на мою голень.

— Это глупо прозвучит, но… — я вздохнула — Этому лесу. Природе вообще. Это огромное, поистине мировых масштабов представление. И когда я вижу его…

Вдалеке что-то громыхнуло. Порыв ветра качнул сосны и стоны потревоженных деревьев возвестили о непогоде.

— Я чувствую себя маленькой девочкой перед окном — выпалила я и зажмурилась. Будто что-то очень стыдное говорю.

— Вот это, наверное, и есть настоящая я — закончила я речь — А не я поддельная, которая может только учить…

Всё стихло. Что-то тёплое у моей ноги…

Неужели?! Я судорожно вздохнула, оставляя глаза закрытыми. Только бы не спугнуть морок!

— Шарль — дрожащим шепотом позвала я — Я тебя чувствую!

— Лида, это не я — раздался удивительно чёткий и испуганный голос слева.

Я открыла глаза.

На моей ноге сидела та же самая белка. Она часто дышала и не спускала с меня глаз. Левый глаз белки выглядел как варёный. Хвост мелко дрожал, из открытой пасти сочилась слюна.

Заметив мой взгляд, животное медленно скатилось с ноги и неуклюжими прыжками помчалось к ближайшему дереву.

«Жизнь идёт своим чередом. Наверное, это лучшее лето в моей жизни.

Отец стал звонить реже. Он удовлетворился моими отчётами за первую неделю и больше не просил соседку к телефону. Это, я думаю, к лучшему.

Потому что вчера она умерла.

После плотного обеда я отправилась бороться с разросшейся ежевикой, случайно заглянула через забор и обнаружила старушку между грядкок с морковью. Конечно, рванула к ней, но сразу поняла, что спасать уже некого. Полагаю, она лежала там с утра. Перевернула всю её хибарку в поисках записной книжки с телефонами родственников и ничего не нашла. Вызвала скорую. Карета приехала через пять часов, роль бригады врачей играл один похмельный мужичок, который, тем не менее, был очень тактичен со мной. Правда, это кончилось сразу, как я созналась, что не являюсь родственницей умершей. Фельдшер закурил беломорину, и, перемежая речь бодрым деревенским матерком, поведал о том, как сильно он устал от работы, что карета на район одна, выполняет все функции, от труповозки до реанимобиля, а всякие захолустья с одним жителем находятся так далеко, что на пару вызовов может запросто уйти целая смена. Узнав о моем желании стать врачом, он ухмыльнулся и сказал, мол, хорошо, что передумала. Наконец, спросив, не стоит ли меня подбросить до станции и получив в ответ продуманное вранье о выехавшем за мной отце, мужичок похлопал меня по плечу и сказал, что я не такая воображала, как иные городские. Дальше он позвал не менее похмельного водителя, они упаковали труп, погрузили в машину и рванули так, будто за ними гнались все гаишники в мире. Мне было все равно.

Мне не давала покоя его фраза про захолустье.»

— А раньше никак не заметила! — я брела по дороге, засунув руки в карманы туристических брюк и глядя по сторонам — Ну и дура же я!

— Нет, ну это не твоя вина — мой спутник весело подпрыгивал и шел впереди меня — Ты предвкушала перспективы. Мы с тобой болтали напропалую всю дорогу, помнишь?

— Конечно, помню! — я говорила во весь голос. Пьяные заборы окружали единственную транспортную артерию нашего населенного пункта. Отпочковавшись от просёлка, она шла между домами и пустырями, незначительно изгибалась и заканчивалась крупной развалюхой на заасфальтированной площадке, в которой я опознала разрушенный ещё до моего рождения коровник. Я пересчитала дома уже в третий раз.

— Тринадцать. Вместе с нашим — я схватила булыжник, и, размахнувшись, запустила камень в окно последнего непроверенного дома. Стекло взорвалось брызгами, но никакой реакции не последовало, в чём я и так была уверена.

— Есть — произнесла я и от неожиданной слабости навалилась на гнилой забор.

Ржавые калитки. Замки на входных дверях. Следы тлена на некоторых домах и самый верный признак — заросшие участки. Даже собачьего лая не слышно.

— Да тут ни одного человека — я, прижмурив глаза, улыбалась парню — На сколько там километров? На десять?

— На двенадцать — Шарль подошел ко мне и положил руку на забор. — Комплексное население((Ко́мпле́ксные числа — числа вида x+iy, где x и y — вещественные числа, i — мнимая единица (т.е. √-1).)). Вот мнимая часть — он указал на себя — А вот это действительная.

Рука Шарля коснулась моей щеки. Я не ощутила прикосновения, но вот мурашки… мурашки были.

— Я люблю тебя — прошептала я — И я обещаю, что тебя не покину.

Мурашки стекли по шее и распространились по всему телу.

— Я тебя тоже, моя хорошая. Вместе навсегда.

«Когда старушка, с которой мы всего-то пяток раз и беседовали, внезапно умерла, моя жизнь здесь приобрела качественно иной оборот. Тем первым вечером, пока ночь не вступила в свои права и не залила всю деревню темнотой, я вошла в дом соседки с не особо добрососедскими намерениями. Меня смущало то, что отец дал мне денег, но забыл, что ближайший магазин в 12 километрах от дома. Поэтому было принято решение реквизировать припасы. Я не ожидала найти в кладовке что-то из моего московского рациона, и ожидания подтвердились — тут были только закрутки, огромное количество прошлогодней картошки в подвале и просроченные засахарившиеся конфеты. Тушенка у меня ещё оставалась, иначе пришлось бы доживать остаток времени на вегетарианской диете. Выжить можно, а большего мне не требуется.

Мой режим тут напоминает что-то среднее между монастырём, пионерлагерем и санаторием. Встаю часов в десять, плетусь к колодцу с гигиеническими целями. Лёгкий завтрак и медитация. Потом бегаю туда-сюда по деревне, отжимаюсь от лестницы и всячески изображаю занятия физкультурой, копаюсь на участке, приводя в порядок флору, будто бы всю жизнь прожила в деревне. После ланча иду в лес. Иногда выходит собрать несколько горстей очень мелкой, но удивительно вкусной ягоды. Дальше время свободное, но до наступления темноты я обычно успеваю провести несколько часов в, как это было названо в методичке, тренировках восприятия, почитать атлас, порисовать, наполнить бак колодезной водой и принять душ. Чёрт, здесь всё-таки жарко.

Если бы кто-то сказал мне полгода назад, что я начну придерживаться такого режима, да ещё абсолютно добровольно и незаметно для себя — я бы рассмеялась в голос и назвала сказавшего фантазёром. Иногда я прерываюсь посередине занятия и задаюсь вопросом, зачем мне это всё. Во мне есть какая-то иррациональная уверенность, что всё, абсолютно всё — важно.

А уже потом, когда власть берут сумерки, я просто сижу на крыльце рядом с самым любимым существом и погружаюсь в архивы при помощи старого ноутбука. Картины прежней жизни встают передо мной. Истории этих людей порой настолько красивы, что выжимают из меня слёзы, хотя я почти никогда не плачу. Чаще всего так я и отрубаюсь — с гудящим на коленях ноутом, под явственно слышимые звуки дыхания Шарля и шумы ночного леса.

Однажды я ощутила, как кто-то несёт меня в дом и кладёт на расстеленную кровать. Это было так необычно, что я не стала открывать глаза.

В каком-то старом пособии написано, что эффект Которифага((Эффект Которифага (он же суповой парадокс, Эффект Физического Влияния Тульпы) — феномен, впервые описанный тульповодом Которифагом в середине 2009 года и заключающийся в субъективно-воспринимаемом физическом влиянии тульпы на реальный мир (что, само собой, объективно невозможно). ЭФВТ называется суповым парадоксом из-за специфики его обнаружения - Которифаг писал, что его тульпа варила ему суп, пока он находился в соседней комнате. По-видимому, в действительности проявление ЭФВТ говорит о способности хоста неосознанно переписывать собственные воспоминания и испытывать яркие галлюцинации без осознания их нереальности. ))_ — это признак очень хорошей интеграции. Жалко, что я всё ещё Его не вижу._

Но ещё хуже — что не могу Его потрогать.

Потому что хочу.»

«Как время бежит. Июль подошел к концу и я неожиданно поняла, что половина моего летнего рая кончилась, что осталось от силы ещё три замечательные недели, а потом Транслокатор приедет сюда, будет ворчать по поводу моей внешности и по поводу того, что я ничего не делаю, хотя это не так.

Жара немного спала. Ночами теперь свежо. Всё чаще я ухожу в дом и даже закрываю скрипучую дверь. Простудиться летом и шмыгать носом до сентября мне совсем не хочется.

А подвижек тем временем нет. Необходим иной подход.»

— А почему Шарль? — мой друг сидел на корточках возле костровой зоны, которую я соорудила в углу участка.

— Ты про имя? — я, отдуваясь, тащила огромную железную бочку, стоявшую в далёком прошлом на крыше дачного душа соседнего участка. Я неожиданно легко свыклась с своей ролью вандала и теперь получала удовольствие от рейдов по чужим домам. В свою защиту могу заметить, что брала всё это время только продукты питания, чистую бумагу и стройматериалы.

Водрузив тяжеленную черную бочку на положенное ей место, я отдышалась и продолжила:

— Да я не знаю. Я слышала передачу в детстве… Там говорилось про одного человека. Не помню, что говорили, но его фотография врезалась мне в память. Такое… очень характерное лицо. Видишь ли, оно было какое-то очень светлое.

— Доброе? — переспросил белобрысый — Его… точно так звали?

— Нет, наверное. Именно светлое. Да, звали именно так…

Теперь предстояло при помощи примитивного инструмента срезать с бочки верхушку. Я выдумала для бывшей младшей сестрицы водонапорной башни неожиданное применение.

У крыльца, накрытые полиэтиленом, лежали горы бабушкиных книжек, которые были раскиданы по всей её комнате и приведены в ненадлежащее состояние грызунами. Хотя, справедливости ради, не все. Сейчас от них предстояло избавиться и сделать это так, чтобы отец ничего не узнал. Раз он хочет привести участок в порядок настолько, что пренебрёг возможностью контролировать меня всё лето напролёт — его планы явно были наполеоновскими. Правда, я опасалась, что он просто его продаст.

— Я вижу костры из книг… — мурлыкала я себе под нос, сбрасывая плёнку с литературного мусора.

— Я слышу овчарок лай — проскандировал Шарль, маршируя через участок

— И если один крикнет… — я схватила первую стопку и потащила её к бочке — Шарль, что стоишь, помо…

Я прервалась на полуслове. Меня охватило такое ликование, что я чуть не уронила всю стопку себе на ногу. Вошла в образ, считаю его живым человеком! Если это не успех — то что успех?!

— Хороший знак — Я улыбнулась и сбросила ношу в бочку. Макулатура зашелестела обложками, ложась прямиком на слой предварительно разорванных и скомканных листов другой книги. — Не помнишь, что там один крикнет?

— Не-а. Но ему что-то ответят миллионы

— Ладно, вспомнилось что-то…

Перетаскивание всего многообразия ненужных книжек отняло у меня ещё минут пять, но наконец-то всё было готово.

— Хочешь сказать что-нибудь пафосное? — обратилась я к Шарлю. Он помотал головой и улыбнулся.

— Разве что что-то типа «Гори-гори ясно»?

— Вот, блин, у меня тоже фантазии на большее не хватило — я рассмеялась и изобразила взъерошивание его волос. Потом молча нагнулась и подожгла нижний слой костра для книг через одно из многих отверстий в бочке. Отошла на шаг назад. Небо было всё такое же голубое и не подозревало, что через несколько минут оно будет запятнано дымом сгоревших слов.

— Лид… — Шарль переминался с ноги на ногу — Какие у тебя планы на вечер?

Я бросила на него взгляд и просто посмотрела в небо. Солнце уже прошло большую часть пути. На часах, если бы я их ещё носила, было бы около шести часов.

— Смотря о каком вечере ты говоришь… — прошептала я. Пламя в бочке заметно оживилось. — Если ты про тот, что сейчас — то я занята. Я… символически сжигаю прошлое. Глупо звучит?

— Напротив! Я про поздний вечер. Самый поздний. Ночь практически.

— Свободна — я усмехнулась — Наверное, спать буду или читать. Я, похоже, что-то интересное из числа техник нашла, представляешь? Она позволяет перейти через…

— Я просто тебя… просто хочу тебя кое-куда сводить — Шарль покрылся румянцем.

— Я тоже тебя хо… То есть, да, хорошо — выпалив это, я отвернулась к бочке — Когда угодно. Хоть сейчас.

Смятение облекало меня подобно пламени. Мы так и стояли, пока столб серо-чёрного дыма вонзался в девственную голубизну небес — я, глядящая на огонь, и он, глядящий в какую-то далёкую сторону. Наверное, я впервые не могла даже понять или предположить, о чем он думает.

Что-то толкнуло меня в плечо.

— Нам пора.

Я обнаружила себя на скамейке. Моя голова была повёрнута в сторону бочки, из которой теперь даже не вылетали ленивые искры, только прогорали в непроглядной тьме угольки веток. Переведя всю немалую бабушкину библиотеку, за исключением научных и старых художественных книг, в состояние пепла, я вошла в раж и сожгла вообще весь мусор, который мог гореть, от распиленной давеча на части засохшей яблони до какой-то старой мебели навроде колченогого стула. Участок, бывший свалкой ненужного дерьма, засиял. В принципе, если бы Транслокатор решил его прямо сейчас продать — ему бы это удалось без проблем. Не знаю, зачем ему деньги. Чувствую, что у него в планах отдать меня замуж за произвольного человека сразу, как мне исполнится 18. Не столько из принципа, сколько ради необходимого ему одиночества.

Вскочив и оглядевшись, я не увидела никого, только ощущение Шарля болталось в ночном воздухе, который больше не обжигал холодом.

— Шарль? — спросила я тихо и получила в ответ ободряющий поток эмоций.

— Ты зря думаешь, что у тебя всё плохо, Лида — его весёлый голос отчетливо звучал в тишине ночи — На самом деле ты меня слышишь почти всегда, и иногда даже чувствуешь. Разве тебе так уж необходимо большее?

— Необходимо — ответила я твёрдо — Но об этом позже. Мы идём?

— Д-да. Мы идём.

Погасив свет на крыльце, я коротко попросила парня остаться снаружи и не вмешиваться. Конечно, тульпы очень привязаны к своим создателям, но ещё они и очень деликатны. Никогда не будут смущать хозяина, например, материализуясь посередине ванной комнаты.

Подойдя к расколотому зеркалу, я без какого-либо суеверного страха взглянула в него. Лампочка-экономка под потолком бросала на меня свой мёртвый свет. Невысокая, с выгоревшими вихрами, чуть ли не черная от месяца под солнцем девочка-пацанка. Даже девушка, можно сказать, хотя я всегда выглядела сильно моложе, чем на самом деле. Подвижная, гибкая, ловкая, с неким лёгким намёком на женственную красоту, которым одаряет умирающее детство. Тяжелый взгляд и странное выражение лица. То ли мучительное ожидание, то ли предвкушение игрока перед матчем. А, может, страх? И страх тоже. И ещё кое-что. Этот блеск.

— Ты этого ждала — прошептала я себе — Держись, девочка.

Я кивнула своему отражению. Оно кивнуло мне в ответ, как бы соглашаясь.

Схватив полотенце с кровати, я перекинула его через плечо и стремительно покинула дом.

— Далеко мы идём?! — я брела за Шарлем, который легко маневрировал в подлеске между деревьями.

— Не очень. Поверь, ты не пожалеешь — выпалил он и замолчал.

Мы вышли в тот же лесок, где стояла сосна со следами моей любви. Но, не дойдя до неё десяти метров, парень обогнул старый ствол и пошел глубже в лес, уже безо всяких тропинок. Пробираясь через откровенную чащу, я не боялась того, что не смогу вернуться назад — слишком уж решительно шел мой проводник. Он явно знал тут всё, от первого до последнего деревца.

Несколько минут спустя мы вышли на дорожку, явно носившую следы искусственного покрытия. Рассчитанная как минимум на мотоцикл с коляской, она была попорчена временем и растениями, которые проложили себе путь к свету сквозь недолговечную преграду. Метелки незнакомых трав то и дело скользили по моим джинсам. Шелест наших шагов казался очень громким.

— Ты здесь уже была, Лида — проговорил Шарль. — В далёком детстве. Возможно, ты даже была тут одна.

— Я гуляла, пока жила в деревне — ответила я почему-то шепотом — Мне за это доставалось, но сидеть с этой… в одном доме было пыткой.

— Наверное, это место запомнилось тебе отдельно. Мы пришли.

Мы оказались на круглой поляне. Впрочем, назвать это поляной я не могла. Это была плешь около километра в поперечнике, в середине которой тихонько плескалось озеро. Однако мое внимание лишь мимоходом задержалось на нем. С одной из сторон полумесяцем расположился комплекс построек. Под лунным светом были смутно различимы маленькие бараки, два-три крупных здания, покосившаяся подобно Пизанской башне обзорная вышка, бетонный забор с колючкой и ворота, к которым нас и вывела тропа.

— Это пионерлагерь, не так ли? — я подала голос, проглотив слова о красоте пейзажа. Он чувствует.

— Угу. Судя по всему, заброшенный ещё в советское время. Ему лет 80, наверное.

— А это озеро…

— Лунное озеро. Оно даже на картах обозначено. Тут… сюда свозили не самых обычных деток. Я думаю, это был лагерь-санаторий для детей с заболеваниями лёгких. Чуешь, какой воздух?

— Свежий какой, но не холодный.

— Именно! Ну что, наперегонки?

Шарль уставился на меня с иронией, прищурив глаза.

— Через лагерь? — опешила я

В ответ он просто показал на другой край поляны. Меня пробрали мурашки.

— Ты мне поплавать предлагаешь?!

Шарль не ответил, только несколькими плавными движениями скинул всю одежду, кроме плавок и, сладко потянувшись, побежал к полоске пляжа.

Я стояла на месте, глупо глядя в его удаляющуюся спину.

— Ну что ты там? — Он обернулся ко мне — Вода — как парное молоко!

— Но у меня нет… — проговорила я, под конец фразы перейдя на шепот — Я… не одета…

— Забей! — он махнул рукой — Я в жизни своей не плавал! Ты меня перегонишь как пить дать!

Я тяжело вздохнула, расстёгивая ремень и стягивая рубашку. В груди что-то колотилось. Воздух совершенно по-новому входил в легкие.

— С дороги! — крикнула я, с визгом сбегая к воде и одним прыжком погружаясь в её толщу. Вода действительно была тёплой. Обогнав Шарля, я рванулась вперёд. Огромная луна наполнял озеро белёсым светом, и я едва не захлебнулась в этом мерцании. На глазах выступили слёзы.

— Как красиво! — мой крик разнёсся над соснами, которые безмолвными часовыми стояли вокруг поляны. Мёртвые корпуса лагеря, оставшиеся позади, глядели на нас пустыми глазницами давно разлетевшихся в пыль окон.

— Я знал, что ты одобришь! — Шарль нагнал меня и окатил ворохом брызг. Я, отплёвываясь, ответила ему тем же. Парень захихикал и подпрыгнув, плюхнулся назад, в воду, подняв небольшое цунами. Я попыталась притопить его, ухватив за руку и нырнув, но он оказался быстрее и сцапал меня за бедро.

— Ах ты… — я, ощутив неожиданный азарт, схватила парня за голову и навалилась сверху. Он активно выворачивался. Тульпа-не тульпа, а дышать все хотят.

Неожиданно я поняла, что допустила тактическую ошибку. Шарль все-таки вывернулся, скользнул на глубину, вцепился мне в лодыжки и резко поднял. Я потеряла и без того шаткое равновесие и с криком ухнула головой под воду. Его сильные пальцы были теплее воды.

— Будешь ещё меня топить? — раздалось в голове.

— ДА! — Я лягнула Шарля в корпус, отгребла на метр и вскочила.

Мы глядели друг на друга в упор. Я, с перекошенным лицом и тяжело дышащая, он, нахмурившийся, с блестящими огромными глазами, весь бледный, кроме пятнистого румянца на щеках. Человек напротив галлюцинации, недодевушка напротив полупарня. Глаза в глаза.

— Попалась — прошептал он.

Я усмехнулась, схватила левой рукой его затылок и резко притянула к себе. Наши губы встретились и я с яростью дикого животного впилась в его. Шарль судорожно вздохнул.

Чувство близости опалило меня жаром, который отозвался теплым ударом где-то внизу живота.

— Блядь — выдохнула я это непривычное площадное слово — Пиздец, нахуй.

К сожалению, ощущения были исключительно психологическими.

Я повторила поцелуй. Шарль, то ли ошарашенный моим рвением, то ли испуганный резкой переменой, всё так же висел в воде.

— Ну как? — дрожа, спросил он.

Я глядела на него с неприятной серьезностью.

— Как воздух — ответила я. И, отвернувшись к пляжу, медленно поплыла. Слёзы обиды наворачивались на глаза, но вместе с ними внутри росла уверенность.

Осталось только добраться до старушкиной хибарки. И у нас всё точно выйдет. Всё получится.

Сегодня же.

— Постой! — кричал он мне, пока я быстро удалялась с поляны у Лунного озера. В тот момент я даже не удивилась, почему Шарль не может меня догнать. Руки на автомате застёгивали вымокшую рубашку, волосы сосульками свисали на глаза, но я не обращала на это никакого внимания.

— Что? — спросила я, пытаясь прямо на ходу продеть ремень в джинсы.

— Ты… обиделась? — Шарль наконец поравнялся со мной, и теперь изо всех сил старался не отстать.

— Нет, лапа, с чего ты взял. Просто мне кое-что кое-откуда надо взять. Можешь меня подождать возле дома.

Я едва не влетела головой в огромную ветку. Обратный путь вспоминался безо всяких усилий. Будто я сотый раз хожу этой дорогой, а не второй за всю сознательную жизнь.

— Что ты планируешь?

— Я кое-что нашла на одном сайте. Материалы профессора, помнишь? Я тебе их ещё читала постоянно.

— Да, помню.

— Так вот… — неестественное спокойствие начало уступать место страху — Там, на самой заре нашего явления, был один паренёк. Было ему много-много лет, жил он в стиле затворника — ни друзей, ни девушки, в общем, типичный посетитель интернета. И однажды… однажды он полюбил.

Луна внезапно выскочила из-за деревьев, заставив зажмуриться от колких после лесного сумрака лучей. Ночное светило глядело на нас одним хитрым глазом. Я вспомнила строчку из другого романа, где её называли «древней спутницей сумасшедших и влюбленных» и удивилась, насколько, чёрт возьми, это было верно. Мы перешли на прогулочный шаг, и я наслаждалась запахами ночного луга.

— Сколько сейчас времени, можешь примерно почувствовать? — я обернулась к погрустневшему парню

— Может, часов… 12 ночи. Полночь.

— Хватит с запасом — выдохнула я и мечтательно, блаженно улыбнулась. — И всё было хорошо у того человека, всё у него было невероятно, но он не видел ту, которую любил. Она присутствовала где-то в области подсознания, ощущалась мысленным взором, даже не говорила толком, так что у меня с тобой всё куда лучше. В общем, он нашел способ расшатать свой фильтр, прогнать своего… внутреннего скептика. Это просто. Состояние человека зависит от того, какие медиаторы активны у него в мозгу. Если сдвинуть баланс…

Трава нежно касалась ботинок, и её шелест пополам со стрекотом кузнечиков и деликатным ветерком перенесли меня в далекую сказку. Я не знала, какая эта сказка, в чьей я роли (быть девицей в темнице не хотелось категорически) и чем она кончится, но знала, что всё ещё только начинается.

— У нас всё будет хорошо, слышишь? — я повернулась и впилась пальцами в руку Шарля. Тот, с неожиданно красными глазами, шмыгнул носом и кивнул — Всё будет отлично.

— Есть какой-то риск? — спросил он.

— Да. Ещё какой. — прошептала я и направилась к виднеющейся калитке соседского дома. Открыв её пинком, я быстро влезла внутрь и направилась на кухню, где лежала огромная коробка размером с две обувные. Подхватив картонку под днище и понимая невозможность сортировки, я оттащила её в сени, где под потолком виднелась гордость прежней хозяйки — ухоженная керосинка. Когда я покачала светильник, он отозвался довольным плеском топлива. Не испарилось, надо же. Если бы я верила во что-то паранормальное — я бы сочла это забавным.

Зажегши свет, я поставила коробку на кривоватый табурет.

— Где-то тут он и был… — прошептала я, выбрасывая на пол пожелтевшие бумажные пачки валидола.

— Что это? — спросил Шарль.

— Настойка валерианы — я отбросила пузырёк в сторону — Пустырник Форте. Глицин. Престариум. Нитроглицерин.

Упаковки и флакончики летели в угол. Приземляясь, некоторые из пузырьков издавали явные звуки превращения в осколки, но меня это не волновало.

— Что ты ищешь?

— У старушки была одна очень неприятная болезнь. — я отшвырнула в сторону целый пакет бинтов — Старики вообще любят болеть, ты знал?

— Ну да. Они же… старые.

— Вот о чем и речь. Помнишь, когда она меня Мариной называла и считала своей внучкой? Помнишь, как у неё руки ходуном ходили? Это болезнь Паркинсона. А если есть болезнь…

Я вытряхнула коробку на сиденье. В свете керосинки мелькнул розовый узор. Пузырек, будто живой, сам прыгнул в руку. Один в один по описанию.

— То есть и лекарство — проговорила я и потрясла глухо загремевшее аптечное стекло. — Давай, Шарль, пошли отсюда. Время бежит, время тикает.

С тяжестью на сердце, не чувствуя ног я развернулась к выходу, и зашагала по собственной длинной тени на рассохшихся половицах. Коричневый флакон никак не помещался в кулаке.

— Мне страшно — проговорил Шарль.

— Мне тоже — ответила я и сошла с крыльца.

Под ботинком что-то чавкнуло. Очень смачно, с хрустом, и одновременно хлынула вонь. Я посмотрела вниз и в полосе света увидела старую знакомую. Плешивая белка лежала по обе стороны от моей подметки, на боку, вытянувшись и растопырив лапы. Мой ботинок угодил прямиком на её грудную клетку и живот, превратив и без того разлагающуюся плоть в бесформенную кашу. Глаз больше не было, а маленькие зубки оскалились в страдальческой, как мне показалось, гримасе.

Я не верю в знаки. Не верила и не буду верить. Отшвырнув тельце в заросли бурьяна вдоль забора, я быстро вытерла ботинок о дёрн, вернулась домой, переобулась, достала дневник, впервые за две недели нацепила наручные часы и записала:

«Испытание техники №21. 00:25, принято 20 тб. препарата А., имеющего необходимую активность.»

«00:45, нет эффекта.»

«00:55, нет эффекта.

«01:05, лёгкое головокружение на грани паранойи»

«01:15, тихо.»

«01:23, я не знаю, что у меня в руках и что я делаю. Прямоугольник бело-желтого цвета пахнет хлебом перед моими руками и при помощи чего-то, похожего на сосиску, я наношу на него некие знаки. Это похоже на воздушный бой. Я ничего не понимаю. (обведено трижды и подчеркнуто)»

«01:36, кто-то рядом! Чувствую, не вижу. Знаю.»

«01:57, всё плывёт. Редкое изящество линий (перечеркнуто) полосок света. Страшно.»

«01:69, странное ощущение в коже. Будто я… (страница несколько раз с силой перечеркнута, бумага местами порвана).»

«День пятый. Мы с лейтенантом М. уже трижды прокляли волю начальства, которое решило послать нас на разведку вглубь ничейных земель южнее пятой трассы. Припасов осталось на пару суток, а лагерь, якобы располагавшийся тут, до сих пор не найден. Не знаю, почему генерал так сильно обозлился на грёбанных повстанцев, они ведь даже угрозы не представляют. Не, у них оружие из говна и палок, их рейд на любую из наших баз напоминает их же расстрел. В этом что-то есть.»

— А ну отдай! — я хватаю лейтенанта за руку — Сколько раз тебе говорить — хватит жрать мои чипсы! Я без них и дня не протяну!

Парень лишь насмешливо глядит на меня. Знает ведь, зараза, что я ничего ему не сделаю, хотя и старше его по званию, и вешу на пару килограммов больше. Он жуёт горсть чипсов и с апатичным видом смотрит вперед сквозь лобовуху нашего транспортного средства. Это нечто, нареченное генералом «багги», хотя от багги у него только колёса. Я бы сказала, что это монстертрак, переделанный из БМП.

— Да ладно! Нам скоро обратно, и вообще с тебя хватит! — с набитым ртом произносит лейтенант, и, прикончив пачку, откидывается на спинку скрипучего кресла. Широко и громко зевает.

— Что, спать захотел? — я привожу курс транспортного средства в соответствие с показаниями приборов навигации.

Мы рыщем повсюду, где только можно. Наиболее агрессивным существом пока оказалась маленькая лисичка-фенёк, которая во время очередного перевала с тявканьем бросилась нам наперерез. Инстинкты сработали безотказно — я, даже находясь в полудрёме, нашарила «Тавор» и дала очередь в сторону нарушителя спокойствия. В последний момент я сообразила, что это вовсе не шакал и немного приподняла ствол. Громкие звуки напугали зверька и он дал дёру в обратную сторону. Даже сраных змей нет. Тоска. Хотя сами пейзажи такие, что не зевать невозможно. Где-то в старых книгах была такая фраза — «Вечность зевает, взирая на пески.» Песок, песок. Много песка.

Мы тормозим на вершине дюны, мой напарник тут же выходит и начинает возиться с композитной палаткой. Генерал говорил, что лучше ехать ночью, выключив фары и ориентируясь по визорам. Наш багги, если его правильно настроить, может ехать тише пердящей мыши. Учитывая неспокойную ночную погоду, мы подберёмся к любому лагерю раньше, чем повстанцы слезут с лежанок. А дальше нам приказано обозначить координаты, вызвать авиаудар и сваливать, но я, пожалуй, не против хорошей заварушки. На базе очень скучно, а стрелять в шакалов и змей надоедает.

Выхожу из багги, оглядываю его и умиляюсь. Двойные шины-дутики высотой до середины моего бедра, корпус, укреплённый по периметру сварным каркасом из труб, пулемётная спарка да зачехленная зенитка на задней платформе. Всё, естественно, управляется с машинной помощью. Люблю свою работу.

— Эй, Лида? — Шарль трясет меня за плечо. Я поднимаюсь, меня заносит и я чуть не влетаю головой в печь.

— Что? Кто? — верчу головой. Пытаюсь понять.

— Лида — повторяет Шарль. Вот он — метр до него.

— Ты кто? — спрашиваю я — И где я?

Нечто очень неприятное зарождается в животе. Я зажимаю рот рукой и бегу куда-то к свету. Чужие руки хватают меня за плечи.

— Эй, Вингз! — лейтенант трясет меня — там что-то снаружи!

Я, прогнав странный сон про то, что я живу где-то среди деревьев и растений, пихаю соратника в бочину и пытаюсь отвернуться, но тут слышу это.

Звук очень тихий, будто кто-то одну за одной ломает спички. Щёлк-щёлк-хрусь. Поднимаю голову и гляжу прямо сквозь палатку. Армейский камуфляж — изнутри всё видно, а снаружи ничего.

Увиденное вызывает ужас.

— Мы должны убираться отсюда, лейтенант — говорю я и нашариваю дрожащей рукой «Тавор» — Немедленно. Грей колеса. Я прикрою.

С этими словами вылезаю из палатки, не отводя глаз от тварей, заполняющих барханы под медленно растворяющимся в закате солнцем.

Огромное количество. Черные, ассиметричные, они тихо щелкают полумеханическими конечностями и прут прямо на нас.

Лейтенант уже заводит багги. В этот момент треск усиливается и бесчисленный рой существ, почти опустошивших нашу планету, делает один шаг вперед. Затем ещё один. И ещё один.

Мотор наконец схватывает и рычит. Я посылаю навстречу самому плотному сгустку заряд из подствольника и прыгаю кабину, в мгновение ока миновав откидную лесенку.

— Гони — коротко приказываю я — Куда угодно, в любую сторону — ГОНИ!

Лейтенант вжимает педаль в пол. Я оборачиваюсь и, прислонившись к стеклу, наблюдаю, как черная дрянь прячет под собою белые пески.

— Нам нельзя здесь больше оставаться, лейтенант — шепчу я Шарлю, проблевавшись и прокашлявшись. — Они всё уничтожат.

Он смотрит на меня понимающим взглядом и кивает. Он помогает вывернуть пробки, находит мои походные ботинки и даже придерживает калитку, пока деньги на дорогу отсюда проваливаются сквозь мои ладони.

Такой видимый. Такой… живой.

И больше никто у меня его не отнимет.

Еле успели. Мы бросили багги у одной из поземных станций, связывающих нашу базу с городом. Челнок уже ускорялся, когда я ворвалась в зал ожидания со стволом в одной руке и удостоверением в другой, требуя принять нас на борт.

— Мне страшно — сказала я, ощущая предательскую дрожь в голосе — Мне очень страшно.

Лейтенант без лишних слов обнимает меня. Его худенькая фигурка горяча, словно наполнена изнутри обжигающим пустынным песком. За иллюминаторами мелькают аварийные тоннельные огни. Стартовая тележка разгоняется заново. Через пару километров челнок отделится и выйдет на прямую линию до города с постоянной перегрузкой в пару жэ. Участок в полторы тысячи кило он преодолеет за считанные часы.

— Откуда они там? — спрашивает юноша, усаживаясь на ящик напротив моего сидения.

— Не могу знать — я трясу головой, силясь отогнать образ щёлкающих тварей — Но ставлю месячное жалование, что вся пустыня теперь не наша. Твари превратят всё, за что мы долгие годы грызлись с повстанцами в ёбаный пепел!

Я дрожу как осиновый лист. Из глаз текут слёзы. Противно думать, что я такая. Я пулю из ноги выковыривала, когда меня зажали со всех сторон, и даже не поморщилась. А теперь…

— Мы победим, Лида — говорит лейтенант и берёт меня за руку. Пассажир на соседнем ряду испуганно косится на нас. Он одет в какие-то гражданские обноски — рубашка в клеточку, брюки, в руках пакет, битком набитый мелкими грибами.

— На что уставился, с-солдат?! — злобно гаркаю я, пытаясь поймать мечущийся взгляд штатского. Он мгновенно сваливает к тамбуру.

Лейтенант продолжает держать меня за руку, когда челнок выходит на прямую и подает основное питание, срываясь с места и превращая огни за окнами в кашу. Меня упруго вжимает в спинку кресла, но лейтенент даже не шевелится. Он продолжает сидеть, легонько склонившись вперед, и перегрузки ему нипочем.

Я закрываю глаза.

— Лида! — Шарль опять хватает меня за плечо — Лида, проблемы!

Я с трудом открываю глаза. Вагон электрички, переполненный людьми и залитый светом. Слишком много света! Обычные люди — старушки с сумками, скучающие дачники. Слишком много людей!

— Да, седьмой вагон! Быстрее! — слышу я издалека. В дальнем углу вагона какие-то типы с повязками на рукавах крутят руки знакомому юнцу с рассыпанным мешком грибов. У одного из дружинников хрипит рация. Я разбираю что-то про поголовный досмотр.

Медленно поднимаюсь. Левая штанина формы облёвана. Какая досада.

Одновременно со мной поднимается и старичок у прохода.

— Девушка, сидите, пожалуйста — говорит он мягко — Вам нельзя двигаться. Вам плохо.

Меня пробирает холодный пот. Это не просто старичок. Наверняка федерал в отставке! Этот с ними заодно!

— Пошел отсюда! — Шарль с неожиданной силой пихает старичка в грудь. Тот обрушивается в кресло, как куль с дерьмом — Лида, быстрее!

Шарль тащит меня за руку. Старичок, переменившись в лице, хватается за левую сторону пиджака. У него там оружие!

— Сидеть! — кричу я и бью федерала кулаком в нос. Раздаётся хруст. Кулак пронзает боль. Федерал перестает щупать грудь и прячет морду в ладонях. Из-под них доносится тихий хрип.

Весь вагон оборачивается на нас. Даже грибник. Даже красноперые. Особенно красноперые.

— Целый вагон федералов — шепчу я. Шарль снова берет мою руку в свою и бежит вперёд, по направлению к голове состава. К несчастью, маршрут пролегает мимо дружинников.

Тот, что с рацией, растопыривает руки, преграждая нам путь. Я врезаюсь прямо в него. Мужчина силится сохранить равновесие, однако штатские туфли скользят по бледным ножкам и шляпкам. Он валится на своих незадачливых сослуживцев.

— Слава семилаценте! — сдавленно визжит грибник, про которого все забыли. — Психонавтам слава! — Последнее слово звучит неразборчиво. Кажется, он что-то ест прямо с пола. Мне уже не до него.

Распахнув дверь тамбура, я влетаю в шумный и вонючий переход между модулями челнока и вижу то, что мне совсем не нравится. Сквозь грязный иллюминатор прекрасно видно, как к другой двери шлюза подбирается, расталкивая бестолково толпящихся зевак, сотрудник военной полиции с белой полосой на бронированном лицевом щитке.

— Вот чёрт! — Шарль заглядывает через мое плечо. — Он выход перекрыл. Что делать теперь?!

Я не знаю. Я просто вцепляюсь руками в термостойкое уплотнение-гармошку и раздвигаю его, словно шторы. Оно подаётся с превеликим трудом. Снаружи — грохот.

Вцепившись в приваренные перила, я высвобождаю застрявшие ноги. В этот же момент полицай врывается в шлюзовую камеру и пробегает дальше.

— Шарль, что мне делать?! — я пробую пояснить ситуацию криком. Выходит плохо. Мимо проносится саксауловый перелесок.

Лейтенант даёт очередь в хвост вагона. Щелкуны на поезде. Всё пропало.

— Я не знаю! — кричит он, утапливая спуск подствольника. — Надо эвакуироваться! Срочно!

Я рву пломбу на рычаге аэродинамического тормоза. В 10 секундах от нас одна из сервисных полостей, резервуар для охладителя подстанции питания. Состав под нами тяжело мотает.

Разогнавшись, я выпрыгиваю из замедляющегося челнока. Членистая конечность щелкуна бессильно рассекает воздух за моей спиной.

Где-то далеко… Боль. Затем моментально оборвавшийся шум. Далёкое гудение уносящегося поезда.

Чья-то рука хватает меня за предплечье и со всей силы тянет куда-то наверх. Я взвизгиваю от неожиданности, но не слышу себя. Я в воде!

Меня вытаскивают, по дороге ободрав волочащиеся ноги о каменистый берег сервисного водоёма. Слабо ощущаю реальность, только что-то гудит и издаёт утробные звуки. Меня перебрасывают через колено, бесцеремонно ставя в не совсем приличную позу, два пальца давят на корень языка. Желудок тут же подкатывает к горлу и я неудержимо исторгаю из себя остатки действующего вещества вперемешку с водой из лёгких. Картинка медленно приобретает ясность.

Вот тонкое лицо лейтенанта обеспокоенно улыбается. Манжет его военной формы обтирает мне губы. Я смотрю на него, приходя в себя.

— Я… — снова закашливаюсь.

— Тише, хорошая моя — лейтенант гладит меня по голове — Всё в порядке. Ты неудачно приземлилась и вырубилась от удара об воду. Еще и наглоталась её. Кажется, я видел головастика…

— Ты мне жи…

— Ага. — лейтенант поднимается, помогает мне встать.

— Идти можешь?

Киваю и делаю несколько шажков. В груди при резком выдохе возникает острая боль. Видимо, ещё и рёбра переломала. Ничего, заживёт.

— Что будем делать, лейтенант? — хриплю я.

Парень пожимает плечами и улыбается.

— Тут ведь сервисная станция — говорит он с усмешкой — Значит, есть и аварийная дрезина.

Я хочу что-то сказать, но не нахожу слов. На секунду лейтенант мерцает и под военной формой проступает белая рубашка. В этот момент мне почему-то очень хочется назвать его Шарлем.

— Куда вас везти? — бомбила из местных приветливо кивает и смотрит на меня. Одежду я предварительно сняла, выжала и надела обратно. Тёмные светофильтры на глаза, кое-как отпиленная ножом саксаулина в качестве опоры и вот я похожа на аборигенную самку, возвращающуюся из неудачного рейда за пупырышником.

Моя разгрузка, судя по всему, зацепилась за какую-то часть челнока и оказалась широко распорота. От падения в воду и дальнейшего купания безвозвратно утрачены остатки провианта и куча хозбыта. Я переложила документы в карман, а саму разгрузку без сожаления выбросила в водоём. Выяснилось, что мы очень близки. Ближе, чем я думала.

Я протягиваю бомбиле 3000 пропитанных сольвентом тугриков. Он скептически смотрит на них, фыркает, но принимает. Собирая элементы заготовленной речи, разбегающиеся в разные стороны почище песчаных крыс из каптерки, я выпаливаю несвязную тираду про то, как объелась перезрелыми пупырями, и табор меня бросил, а сестра моет у белых дэвов полы в казарме, плюясь, как полагается, называю адрес и прошу включить песнопения на полную. Мы трогаемся. Лейтенант, изображая раба, тихонько подвывает в такт моим словам. Как представители вольного племени, мы полностью игнорируем его присутствие. Предположение оказывается верным — абориген, увлечённый ритуальной икотой, совершенно не замечает моего состояния.

Я гляжу в мерцающие краски пустыни. Шарль держит меня за руку. У него сильные и тёплые пальцы. У меня только боль.

— Держись — шепчет моё чудо, единственное существо, которое приняло меня такой, какая я есть. Шарль, с непонятно откуда взявшейся в волосах резинкой и закатанными рукавами, поддерживает меня за талию и тянет вверх по лестнице.

Повреждённая нога (уже и не помню, когда) сгибалась крайне неуверенно, грудь отзывалась тянущей болью на каждый вдох. Движение вверх по лестнице раскладывалось в сознании на последовательность мелких действий — поднять ногу, согнуть ногу, поставить ногу на ступеньку, опереться на нее, повторить с другой ногой. Вцепившись в перила и чуть не плача от боли, я продолжала идти вперед и вверх.

— Что делать-то будем? — спросила я у своего спутника, когда оставался один пролёт до заветной двери в квартиру.

— Я не знаю — парень грустно глядел в маленькое окошко, за которым умирал солнечный зной — Давай сначала доберёмся, а там…

— Мне плохо.

— Вызовем помощь. Твой отец вроде обещал на симпозиум уехать? На несколько дней? Скажем ему, что упала…

— С крыльца. Хорошо. Вот бы меня уже… отпустило.

Я продолжила путь. Соседка, вышедшая на лестничную клетку, заметила меня и поздоровалась. Я вяло ответила тем же. Вроде ничего не заметила… Вот бы не заметила…

— Наркотики — это зло — прошептала я, закрыв дверь. Наркотики берут сильного и делают его слабым. Боль с новой яростью вгрызлась в обе ноги и я с криком сползла по стене.

— Какого… — прошептала я. Потрогала штанины. Они были влажными.

Но это была не кровь.

— Блядь — промолвила я, разглядывая руку, перемазанную зеленоватым гноем, в котором извивались личинки.

Грохот навалился на меня с грацией КАМАЗа на шоссе. Неведомая сила пригнула к земле и меня снова вырвало.

Шарль сидел рядом и смотрел на мою скорченную фигуру. Он улыбался и не шевелился. Бледное лицо на глазах приобретало синеватый оттенок. Я заорала и метнулась к нему, хватаясь своими руками за его, покрытые трупными пятнами.

— Нет! — выкрикнула я и всхлипнула — Не смей, слышишь, ты?!

Хлынули черви. Гул перерос в писк. Мои пальцы раздулись и лопнули потоками личинок.

— Это мир моего воображения! Ты жив! — я перешла на ультразвук — Ты жив, понял? Ты жив!

Чернота заколосилась и взошла повсюду, сожрав даже мой голос. Последнее, что мне удалось различить — тихий шепот:

— Мы ещё встретимся.

— А ведь это всё была твоя вина. Изначально.

Я была в комнате, заполненной ярчайшим светом, который не согревал, а будто высасывал остатки теплоты. Человек передо мной стоял, заложив руки за спину, и глядел на меня с профессиональным раздражением скучающего садиста.

— Я… умерла? — я сказала эти слова очень тихо, страшась их смысла. Ужас пробирал меня до самого основания, но ощущался как-то отстранено.

— Да ты и не жила, девочка. — светоносный усмехнулся — Просто так болталась. Существовала.

— В чём тогда моя вина? Если я ничего не делала…

— Да в том, что ты родилась. Ведь это никому не было нужно. Как там у Кастанеды? «Дети зачатые вне страсти, обречены жить без силы»? Или как, я уже забыл. Сто лет не читал старика — светоносный отвернулся — Противно глядеть на тебя.

— А что я…

— Что ты могла сделать, такая дефектная и ненужная? Да не знаю. Сдохнуть, как тебе такой вариант? — черты его лица казались смутно знакомыми. Он напоминал моего знакомого из парка и кого-то ещё. — Или нет, слишком просто.

— А ты сам кто такой?

— Да какая к чёрту разница — собеседник поморщился и сделал движение рукой. С этого момента он стал плавно отдаляться.

Невероятный страх полыхнул с новой силой…

— Смотри, можно ведь стараться никому не мешать? — светоносный ухмылялся — Подумай о чувствах людей. Можно учиться ради отца, быть преданной гражданкой своего государства, служить своему мужу эмоциональным унитазом и своим детям нянькой, изображать религиозность, изображать счастье, чтобы никого не смущать своим унынием. Хорошая же идея, нет? Твои страдания искупят твой грех — быть не одной из них! Ты умрёшь, не выходя из своего хлева, не увидев и половину того, что могла бы, но о тебе вспомнят. Пару раз.

Профессор скривил лицо и мерзко заблеял:

— Беееее, овечка! Беее!

И тут снова этот голос, разрывающий голосовые связки. Концентрат зла, вырвавшийся из моего горла, как тогда, в парке:

— Что за хуйню ты несёшь, сраный раб?!

Профессор изменился в лице и стремительно направился ко мне. Подошел, замахиваясь.

— А вот это уже звучит веселее.

Пощёчина обожгла лицо. Тщедушная рука схватила меня за горло.

— Ты что творишь, соплячка?! — визгливый голос отца заставил меня распахнуть глаза. В груди и животе пульсировала боль, нога казалась чужой, но буйство изменений вокруг почти сошло на нет.

— Я… — хрип, за ним ещё одна пощёчина.

— Наркоманка! — взвыл он и мелко задрожал — Я давно должен был догадаться! Всё твоё поведение! Дефективная!

Он ударил меня в грудь. Я бессильно застонала и попробовала отползти подальше, отталкиваясь локтями, но они бессильно скользили на старом паласе.

— Папа, пож…

— Вся в свою мать! — взвизгнул отец, пиная меня — Яблочко от яблони! Как я только тебя в детдом не отдал!

Слёзы заструились по лицу. Горькая обида и непонимание встали комком в горле.

— Я больше так не буду!

— Сколько времени потратил! — отец ещё раз пнул меня и тяжело задышал. Отошел на метр — Сумасшедшая, ненормальная… тварь… Хоть усыпляй… Одни проблемы от тебя…

Я подняла глаза. Отец рвал воротник футболки и пыхтел.

— Тебе плохо? Скорую… вызвать? — проговорила я сквозь слёзы.

— Всё из-за тебя, стерва! — выплюнул он и нацелился пнуть меня в лицо.

— Прекрати, пожалуйста! Я тебе ничего не сделала! Прости! Прости!

— Позор… Что скажут на кафедре… — отец зашаркал на кухню к телефону. Я осталась лежать. Рёбра горели огнем, не давая отрубиться. Меня ещё раз вырвало чем-то тёплым и липким.

— Эй, скорую кто вызывал? — послышался голос.

— Дверь не закрыта… Давайте внутрь.

— На кухне есть один! Лежит, не двигается! Всё в крови! Башкой об стол приложился, пока падал.

— В коридоре ещё одна. Отравление, судя по всему. Или передозировка. Блевотина кругом…

— На кухне без признаков жизни! Доктор!

— С девочкой-то разберитесь, а?!

— У мужика пульса нет, дыхание отсутствует. Он тут долго уже валяется, похоже, сердце отказало! Доктор, ваша помощь нужна! Новенький, эй, новенький! Иди сюда, будешь на мешке.

— Стойте! Я знаю эту девушку! Она со мной в одной школе училась! Лида! Лида! Крылова, очнись!

Я открываю глаза и пытаюсь оглядеться. Вижу одни неясные пятна.

— Шарль! — зову я, глядя сквозь обескураженного Лешку — Шарль!

Алексей меняется в лице, у него наворачиваются слёзы.

— Ты всё-таки из этих — говорит он — Не двигайся, мы тебя вылечим.

— Новенький, мля, ты будешь мужика реанимировать или как? Хотя у него наверняка уже мозг на хрен отключился. Давно валяется. Доктор?

— Время смерти — 20:51. Девушку в ближайшую больницу на промывку, потом в нарколожку. Мужчину пакуйте.

— Всё будет хорошо — Алексей неловко берет меня на руки — Я тебя вытащу.

— Шарль! — кричу и пытаюсь вырваться. Алексей тут же роняет меня, я падаю на затоптанный палас и ползу к кухне, но в здоровую ногу вонзается шприц.

— Бедная девочка — говорит доктор и профессионально берет мне пульс. На секунду я вижу его лицо и мгновенно узнаю. Седина, аристократический лоб, изящная оправа очков, выдающийся нос.

Чёрные глаза Профессора смотрят на меня с досадой. Картинка гаснет.

Какой мерзкий сон.

Вскакиваю в кровати. Или… пытаюсь? Организм реагирует взрывом боли. От неожиданности я закричала, но изо рта раздалось только жалкое мяуканье. В детстве у меня был котёнок, которого я пришибла дверью, один в один.

Надо мной парил тёмный потолок. За окнами небольшой, выкрашенной в белое комнатушки величаво проплыли автомобильные фары. Глубокая ночь.

— Помогите! — попыталась крикнуть я — Я… я не могу… встать!

Опять мяуканье. Нога гудела. Рёбра давали о себе знать при каждом вдохе, внутри что-то мерзко ныло. Ужасно мерзло предплечье. Я бы его осмотрела, но другая рука заставила меня забыть обо всем. На ней тускло блестел браслет наручников. Второй оказался застегнут на металлическом каркасе койки, под матрасом.

— Я преступница?! — мяукнула я.

Рядом что-то запищало. Со стороны широкой двери раздались торопливые шаги и в полутёмное помещение влетел человек.

— Помогите! — прохрипела я, обращаясь к расплывчатому силуэту.

— Тише-тише, девочка — женский голос полушепотом остановил меня — Ты в безопасности.

— Где я?

Фигура шумно вздохнула и наклонилась ко мне.

— У тебя капельница выпала. Ты мне сейчас все белье кровью зальёшь. — она хихикнула — Ты в больнице. Отравилась ты.

— Как — прошептала я — Какое? Я ничего не помню!

— Ничего, все вспомнишь — женщина-медик водворила иглу назад в мою руку, зафиксировала трубку полоской пластыря — Наверно, последствия…

— Когда?!

— Тебя вечером привезли. Я ещё не сменилась… Да ты голос сорвала. Говори шепотом, а то болеть будет.

— Ничего не понимаю.

Женщина, от которой пахло земляникой и чем-то вроде лотоса, возилась с прозрачным мешком, наполненным жидкостью, который висел на стойке у моего изголовья.

— А наручники?

— А это я не знаю, распоряжение такое. Ты лежи, не вставай. Желудок тебе подлатали, есть нельзя, потерпи пока. Всё будет хорошо, девочка. Спи.

Я сглотнула. Глаза начали закрываться. Она там седативное вводит?

— Я Лида.

— Я Анна — ответила женщина — Я помню твоё имя.

— …Что? — сонно ответила я, но со стороны двери донесся приближающийся топот. Чья-то рука шлепнула по выключателю. Всполох мёртвого белого света ударил по глазам. Нагнанная препаратом сонливость никуда не делась, и я зависла между здесь и там.

— Доктор! — возмущенно произнесла Анна, отступив от меня тут же выпав из поля зрения, но сухой голос прервал её.

— Вы стабилизировали состояние больной?

— Да, но…

— Готовьте к транспортировке. Машина уже внизу.

— Слабовата она еще.

— На месте долечим. И давайте не будем тратить времени на препирательства.

Анна фыркнула. Человек подошел ко мне. Это был мужчина средних лет с короткими полуседыми волосами и какой-то очень маленькой головой. Он взглянул на меня.

— Кто… вы? — прохрипела я, уплывая куда-то.

— Наземин Фома Игоревич, заведующий пятым отделением — двигались только губы — Федерального Центра Психического Здоровья. Вы Лидия Крылова, не так ли?

Не засыпай я на ходу, мне бы стало страшно. Взгляд этого человека вдавливал меня в подушки. Я вяло кивнула.

— Что со мной? — слова давались тяжело.

— Вы получили передозировку психоактивным препаратом и несколько травм. Кроме того…

Фома выдал первую эмоцию, опустив книзу уголки рта.

— Вы больны психически.

— Могу я поговорить со своим отцом?

Наземин отвернулся.

Холодный пот прошиб меня сквозь все медикаменты. Сердце заколотилось как ненормальное.

— Анна Петровна, ещё успокоительного, пожалуйста — психиатр посмотрел в сторону, видимо, на женщину в халате. Новый вздох и щелчок горлышка ампулы.

— Пожалуйста — попросила я и дёрнула прикованной рукой — У нас с ним не самые хорошие отношения, но я, похоже, во что-то влипла.

Теперь Наземин глядел в окно.

— Доктор! — я снова попыталась встать — Я должна ему позвонить!

Психитр покачал головой.

— Боюсь, это невозможно. Ваш отец… он скончался.

— Как? — спросила я у звенящей тишины. Меня начало потряхивать. Устройство рядом перестало громко пищать.

— Кто-то разбил ему голову об стол — психиатр кивнул типам с каталкой, удивительно напоминавшим красноперых из челнока… какого челнока?.. которые засуетились вокруг койки, откидывая поручни. Возникшая из ниоткуда Анна, лица которой я так толком и не разглядела, отщёлкнула мой браслет.

— Кто мог это сделать? — я медленно подняла руку с болтавшимися наручниками.

— Пока рано об этом говорить.

Меня переложили на каталку, вывезли из палаты и покатили по длинному коридору. Веки мои наконец сомкнулись.

Здесь и сейчас меня не существовало.

Солнечный свет наполнял комнату. Я вздохнула и открыла глаза. Сознание ёще было спутанным, но я держалась. Мой лечащий врач сказал, что это пройдёт.

На стенах моей небольшой палаты нет часов. Санитары со мной не разговаривают. Я не могу даже сказать, сколько я уже здесь нахожусь.

В первый же день меня обрили наголо и зачем-то вымыли из шланга. Людей в отделении слишком мало, но по указанию доктора мне влепили какого-то препарата… И стало не до того. Помню, меня трясло, а позвоночник угрожал сломаться. Кололи какое-то седативное. Проспала несколько суток неприятным сном. Потом началась психотерапия.

Группа людей на скрипучих стульях. Подавляющее большинство — мужчины. Маленькие бегающие глаза, нервные движения, постоянно вертят головами. Будто бы кого-то ищут. Ведёт группу один из бывших пациентов.

— Лидия, ваша очередь. Расскажите о своём грехе — он кивает мне и улыбается во весь рот. Короткая стрижка, деловой костюм, фальшь полная. Я выхожу и начинаю что-то говорить про то, что попала сюда после абузуса, что ничего не помню. Один из санитаров смотрит на меня и вздыхает. Это Алексей. Он учился в нашей школе, а теперь он — студент-медик, подрабатывает. Наверное, ему не хватает денег на карманные траты, но это странно, учитывая, кто его отец.

— Вы однажды вспомните, Лидия — мягко говорит ведущий группы. Неожиданно он встает, словно увидев кого-то за моей спиной. Уверенный и изящный, он вздрагивает, нелепо выворачивает шею и бьёт себя по голове.

— Что, увидел? — шепчет жирный пациент со злым лицом, лет 17 на вид — Увидел?!

— Нет! — кричит ведущий и выбегает из комнаты. Алексей отходит в сторону и пропускает ведущего вперёд.

— Увидел — ухмыляется жирный. Кудрявый пациент напротив меня сгорбился на своем стуле. По его лицу стекают слёзы.

— Мразь ты — говорит беззлобно щуплый очкарик — Он же исправился. Он же хочет стать здоровым.

— Больной он.

Поднимается паника и шум. Санитары выбегают из комнаты, я неторопливо выхожу следом. Санитары мчатся через коридор к туалету, поднимают страшный тарарам и вытаскивают оттуда ведущего. Весь в крови, он вертится как уж и пронзительно орёт. Алексей, самый сильный из персонала, крепко держит его за руки, но бывший ведущий вырывается и бежит в мою сторону. У него окровавлено всё лицо, один глаз выдавлен из орбиты и сплющен, из левой глазницы торчит кусок фаянса, шея исполосована. Как скажет потом один из пациентов, «К Константину пришла эта… его самая. его грех. Он разбил бачок унитаза и порезал себя, чтобы больше её не видеть». Бывший ведущий бежит ко мне, натягивая спадающие штаны, орёт что-то, а я даже пошевелиться не могу. Слова непонятны. Кажется, он в чем-то меня обвиняет.

Окончательно запутавшись в съезжающих брюках, бывший ведущий падает лицом в пол. Раздается треск, парень несколько секунд дёргается, но потом затихает, издавая что-то, похожее на вздох.

— Врача сюда! — орёт санитар, затем сгибается и оставляет на больничном линолеуме свой завтрак. Подходит Алексей. Смотрит на меня. Его лицо до ужаса бледное. Он еще что-то говорит, а я уже неторопливо удаляюсь в свою палату.

Группу расформировывают. С этого момента общение между пациентами запрещено. За мной следит лично Алексей. Это распоряжение его отца, моего лечащего врача.

Проходит время. Я ничего не помню и не хочу вспоминать. Так, какие-то обрывки. Вот отец, выдирающий из моих рук трупик котёнка. Вот жирного пациента вытаскивают из петли, которую он привязал к спинке кровати и умудрился удавиться так незаметно, что спасать оказалось некого. Он был самым шумным среди прочих. Вот Алексей отталкивает кудрявого, который хочет со мной поговорить. Мне не помешало бы с кем-нибудь пообщаться, но приказ есть приказ. Лекарства опять меняют. Я не могу спать. Несколько раз меня рвёт, поэтому всё, что раньше давали в таблетках, начинают колоть. Невозможно ходить, сидеть и лежать на спине.

Чья-то рука касается моего плеча.

— Крылова — к врачу.

Я послушно иду по коридору. Кровь с линолеума давно смыли.

Я постучала в дверь, которая тут же распахнулась. Доктор Наземин, облачённый в белый халат, без лишних эмоций глядел на меня. Он жестом отослал санитара и пригласил меня в кабинет.

— Здрав… — начала я, но доктор, всё так же, жестом, прервал меня.

— Я слежу за твоей динамикой, Лидия. Побочные эффекты появились?

Я помотала головой.

— Только иногда я сосредоточиться не могу. Мне тяжело думать. Будто мысли вязкие.

Доктор кивнул. Он занял место за своим огромным деревянным столом, делящим его владения на две неравные части.

— Это… в рамках допустимого. Лекарства сильнодействующие и имеют побочные эффекты. Рано или поздно ты привыкнешь.

— А… Когда меня выпустят?

Наземин раздраженно вздохнул. Его пальцы выбили на столешнице дробь.

— Когда ты вылечишься от своей болезни.

— Доктор… — я посмотрела на пёстрый ковёр — А чем я больна?

— Послушай, Лидия — проговорил он и откинулся на спинку кресла — Ты можешь вспомнить, что было с тобой до отравления?

Я закрыла глаза. Что-то болталось на краешке подсознания, но в руки не давалось.

— Я… Помню, весной я познакомилась с одним молодым человеком. Не помню где, но… но он точно был, да! А потом… Потом летом мы с ним были на даче. Проводили всё время вместе. Знаете, это было отлично.

За окном, лишенным решеток, был виден кусок другого крыла ФЦПЗ, громоздилась недостройка, сквозь которую пробивался свет собиравшегося заходить солнца. Деревья, высаженные на дворе, были уже тронуты осенней желтизной.

— Кто был этот… молодой человек?

— Я не помню — я заёрзала на жестком стуле — Знаю лишь, что когда-то до этого я видела его по ящику. Мне было лет… лет 10. О нём что-то говорили и была только одна фотография и этот его взгляд… Доктор, а вы видели его?

Наземин снова вздохнул. Врач хмурился, стараясь изобразить что-то совершенно для него нетипичное.

— Лидия, не было никакого молодого человека.

— Правда? А я думала, куда он пропал… Хотя подождите.

Я подняла глаза на доктора. Тот глядел на меня со сложной смесью эмоций.

— Как это его не было? Я же видела его… Помню, как он двигается, как говорит…

— Лидия, ты его придумала — отчеканил Наземин — Он стал для тебя символом, сверхценной идеей… Это характерно для подростков…

Голову сжали раскалённые обручи. Я дёрнулась, словно от удара.

— Доктор, я вам не верю.

— А кому ты веришь? — холодно спросил врач и встал из-за стола — Тем, кто делают деньги на таких как ты, на детях?

— Доктор…

— Ты ведь видела, что стало с тем парнем, который выколол себе глаза? Он тоже начинал с создания воображаемой девушки вместо того, чтобы посмотреть на себя, стать лучше и найти нормальную.

— Вы меня… обвиняете?

— Нет же — доктор уселся на место — Я просто говорю, что юность не ценит рассудок. Она тянется к тому, что кажется ей важным, ко всему новому, к сильным эмоциям, забывая про опыт поколений и традиции. Такие вот дети, как вы, уничтожили однажды Российскую империю и вы же потом развалили Союз! Я знал твоего отца… Подумать только, что ему пришлось пережить!

Я всхлипнула. Почему он обвиняет меня?! Неужели он не может понять, что мне самой хуже некуда?

— Доктор, перестаньте…

— Вами так легко управлять. Толпа зомби, жадно бросающаяся на всё новое… Послушай, Лидия, ты ведь просто жертва. Это всё не твоё. Знаешь, у меня был друг… Выдающийся психиатр, врач с большой буквы, он стал доктором наук в 36 лет и преподавал в главном медицинском ВУЗе страны. Но, видите ли, ему этого было мало, и он занялся… воображаемыми друзьями. Начал распространять информацию, совращать таких, как ты. Об этом, конечно, узнали и лишили его всех чинов. И правильно сделали. А если бы его ещё и посадили — то твой отец остался бы жив.

— Перестаньте о нём вспоминать! — Я вскочила со своего места и выкрикнула эту фразу так громко, что стёкла задрожали — Вы что, не видите, что мне больно?! С ним случился приступ! Причём тут я?!

— Лидия… — Наземин снова поднялся и подошел к окну. — Причиной его смерти был не приступ.

— Это как? — из меня словно вынули позвоночник.

— Да так, что затылок об угол тумбочки ему разбили — Наземин не поворачивался. — Несколько последовательных ударов. Если посмотреть на положение тела — он просто не мог так упасть. Его убил не приступ.

— И вы действительно… — я сглотнула. Руки мелко дрожали — Вы полагаете, что это я? Я? Но зачем?!

— Неизвестно, зачем. Моя работа — лечить, а не разбираться в мотивациях. Я знаю одно — доказательства есть. И ты — единственная подозреваемая. Будет суд, тебя скорее всего признают невменяемой. Санитар, заберите.

Алексей, трудно различимый сквозь пелену слёз, появмлся в дверном проёме. Он страдальчески переминался с ноги на ногу.

— Я распоряжусь, чтобы твои препараты заменили на более действенные.

— Доктор, можно мне мой дневник? — спросила я, облизнув пересохшие губы. Меня душили рыдания. — Я оставила его где-то в квартире. Можно? Мне нужно вспомнить, как всё было, чтобы вылечиться.

— Не было никакого дневника — отозвался Алексей — Я осматривал твою комнату, когда понял, что нужно собрать какие-нибудь вещи в больницу и что кроме меня этого никто не сделает… И не нашел почти ничего.

— Красная обложка, толстый такой?! — я вскочила с места. Наземин и его сын заметно напряглись — Не видел?

Я схватилась за голову.

— Тебе придётся завести новый. Начать с чистого листа — произнёс Наземин.

Той же ночью я связала верёвку из простыней и уже хотела последовать примеру толстого пациента, как вдруг поняла, что вешаться не на чем. Спинку кровати кто-то аккуратно открутил, а никаких иных предметов подходящей высоты просто не было. Взвыв, я схватила кружку и попыталась разбить её, швырнув об пол. Я надеялась рассечь какой-нибудь сосуд острым осколком.

Она отскочила.

Кружка была пластиковая.

Осень кончилась. Мне вернули часть прежней одежды и даже разрешили смотреть телевизор, но я не очень люблю это делать. Мы много беседуем с Алексеем. Он, в принципе, хороший парень. Говорит, что когда-то давно я сделала ему очень больно. Всё, что мне остаётся — это просить прощения, ведь я ничего не помню.

В середине ноября я впервые вышла на прогулку. Села на промёрзшую скамейку, поглядела на потерявшее листья дерево и неожиданно заплакала. Я казалась себе этим самым деревом. Совершенно одна, с дрожью в обеих руках, с трясущейся иногда головой, с превратившимися в кашу мозгами. Полная сирота. Наверное. Слёзы обжигали щёки, но сидя на этом пронизывающем ветру, ощущая холод и справедливо опасаясь свою за детородную функцию, я, похоже, впервые освободилась от чувства гнетущего непонимания. В разрывах облаков проглянуло солнце, и я неожиданно подняла голову к небу и улыбнулась. Длинные лучики в заплаканных глазах.

«Добро пожаловать домой» — так говорил кто-то сверху.

Подошел мой ангел-хранитель в обличии санитара Наземина и принялся утешать. Прижал к себе. Говорил что-то про защиту от всего мира.

Я убила своего отца. Только теперь, наверное, я это поняла, и моей единственной реакцией был ступор.

Декабрь принёс новые изменения. Меня подрядили помогать местному священнику с уборкой помещения, в котором проходили службы. Он знал, что я сделала, но никогда не осуждал. Часами он рассказывал мне про своего бога, и эти истории неожиданно глубоко тронули меня. Я окончательно решила стать лучше. Лекарства всё не отменяли, и порой мне было очень плохо от их побочных эффектов, но я научилась… научилась обращаться к высшему существу. Беседовать с ним. Правда, оставалась одна проблема. Высшее существо всегда молчало в ответ.

— Где она? — раздался голос.

Кто-то быстро зашагал по коридору.

— Извините, она спит. Может…

— Не может — ответил всё тот же голос. Я заворочалась и подняла голову. Из мертвенного света на меня надвигался человек в синей знакомой форме — куртка, жилетка, штаны и аккуратная шапочка, напоминающая, почему-то, хирургическую. Лицо незнакомца закрывала марлевая повязка.

— А, всё, не надо, сам нашёл — сказал он и хихикнул. Затем перевёл взгляд на меня и подошел вплотную. — Крылова Лидия Аркадьевна?

— Да. — проговорила я.

— Вы арестованы по подозрению в убийстве Аркадия Крылова — отчеканил человек и вытащил из кармана наручники. Я сжалась и сделала шаг назад. — Нуу, милая моя, чего вы так испугались?

— Я его не… — голос неожиданно сел.

— Не переживайте, Лидия. — Человек, неожиданно оказавшийся передо мной, доверительно похлопал меня по плечу, второй рукой защёлкивая браслет на моем запястье. Холодная сталь создала неприятное ощущение полной нереальности происходящего. Застегнув наручник на второй руке, он продолжил — Не слишком туго, надеюсь? Мы сопроводим вас в спецгоспиталь МВД и если данное преступление совершили не вы — мы это обязательно установим. А если и вы — думаю, отделаетесь условным сроком.

— Хо-хорошо. — прошептала я и двинулась к двери — А можно… Можно мне попрощаться? Мой друг, Алек…

— Его здесь нет — выпалил человек и повёл меня к выходу. Обернулся к дежурному медбрату — Документы в порядке?

— Да… теперь да. Всё в порядке, доктор — медбрат выглядел удивлённым — Понимаете, нам не сообщили, что вы решили забрать её сегодня, да ещё и ночью.

— Боремся с волной террора! — всплеснул руками мой провожатый — Днём все машины заняты. До свидания! Удачи!

Он вцепился в наручники и буквально выволок меня на лестничную клетку.

Мы почти бежали вниз, преодолевая пролет за пролетом. Пару раз я, отвыкшая от таких упражнений, чуть не падала на скоропомощника, но он поддерживал меня.

— Меня будут судить?! — спросила я.

Скоропомощник неожиданно остановился и захихикал. Мы были на первом этаже, около неприметной двери для персонала. Маленький парк с символической оградой, дальше город.

Мужчина залез в карман, достал оттуда ключ от наручников и ловко освободил меня. Я подняла руки и удивлённо посмотрела на них.

— Только за то, что не умеешь упарываться, Вингз26 — мужчина стянул маску. Я окаменела

— Ну что встала? — Профессор потряс меня за плечо — Быстрее. Ты же не думала, что я тебя брошу? Пошли отсюда. Машина ждёт.

— Я… Куда?

— Как куда? На волю, Лида, на волю! — Он потрепал меня по голове. Жест настолько странный и чужой, что я даже не пошевелилась — Ты прости старика. Я хотел тебя ещё у Анны перехватить, но этот хуебес Наземин со своей реактивной тягой меня опередил! Я приехал с вызова и…

— Кто вы? — спросила я. — То есть… Я помню, что вы Профессор, но… кто вы? Как мы связаны?

— Ты тульповодка — ответил он после паузы — У тебя, по-видимому, амнезия. Это мне ещё тогда сказали.

— Я… кто? — незнакомое слово царапнуло слух. Я поморщилась.

— Тульповодка. Создаёшь существа, которых нет.

Я вздохнула.

— Извините, Профессор. Наверное, вы меня с кем-то путаете. Так, значит, вы меня не задерживаете?

Мужчина моргнул.

— Нет, я тебя освобождаю — сказал он и впился в мою руку — Тебе мозги промыли? Ты же Вингз26.

— Кто? — проговорила я и тряхнула головой — Это сон, это точно сон. Извините. Мне пора возвращаться в палату.

— В какую палату?! Палаты в больницах! Больницы для больных! Ты больная?! — выпалил мужчина, усиливая хватку

— Я… — я на секунду задумалась. Вспышка озарения сменилась знакомым ощущением. — Я виновата. Я больная. Я принесла много зла, я убила сво…

Щеку обожгла ладонь. Я вздрогнула и подняла глаза на врача, который смотрел на меня с отвращением. Перехватив мой взгляд, он с трудом поменял выражение лица и сбивающимся шепотом проговорил:

— Да что ты такое говоришь-то, Лида?! Чем ты больна? Они тебя НАСТОЛЬКО хорошо успели промыть?

— Я больна — повторила я, но Профессор рывком притянул меня к себе, схватил за подбородок и повернул лицом к висящему напротив двери пыльному зеркалу.

— Открой глаза! — проговорил он — Вот что с тобой сделало лечение! Нет, не надо жмуриться! Смотри! СМОТРИ, Я СКАЗАЛ!

Я не узнала своего отражения. Из зеркала на меня смотрела женщина на десяток лет старше. Огромные лиловые синяки под глазами. Одутловатое лицо, неуловимо похожее на лица всех прежде виденных мной пациентов. Мелко дрожащая голова. И, самое неприятное — водянистые, пустые глаза. Так могла бы смотреть рыба или ящерица. Никакого выражения. Я всхлипнула.

— Нравится терапийка, а? — Профессор оттолкнул меня — И это моя лучшая ученица? Живая, переливающаяся, игривая как котёнок или ураган?

Я ещё раз всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Лекарства, Лидия. Эффективная дурь. Ты уже давно не видела своего мальчонку, не так ли? Но ты ведь помнишь, что он был?

Я не ответила — слишком была занята своим ужасом.

— Глупая девочка — врач взял меня за руку — Всё позабыла. Пойдём. Карета ждёт. Мы тебя мигом на ноги поставим! Давай же, чего встала? Ты ведь всегда чувствовала, что тебе кого-то не хватает?

Я подняла голову и уже хотела согласиться, когда по ушам ударила сирена. Профессор выругался и с силой распахнул дверь.

Мы бежали через территорию больницы. Окружение менялось, будто в рапиде. Решетки на окнах первого и последующих этажей. Пятнистая грязно-желтая краска на стенах и голые, непристойно голые скамейки. Вот та, где Алексей впервые поцеловал меня. Дорожка к корпусу, почему-то сделанная из желто-оранжевого кирпича и сейчас покрытая снегом, истоптанным тяжелыми ботинками моего сопровождающего.

— Ты всё хорошо делала, Лидия — Профессор продолжал выговаривать мне прямо на бегу — Только в конце малость облажалась. Во-первых, дозировка была в таблетках, а не в граммах! В итоге ты съела в десять раз больше нужного и я не знаю, почему ты вообще ещё жива.

— Таблетки?

— Забей! Потом вспомнишь. Во-вторых, ты всё перепутала! У него не белые волосы!

— А ну стоять! — раздалось сзади. Я повернулась к источнику звука и сердце пропустило пару ударов.

В десяти метрах от меня стоял Фома Игоревич в накинутом белом халате. Он с ненавистью смотрел на Профессора, отпустившего меня и застывшего в нерешительности.

— Какого чёрта… — прошептал профессор. — Как ты меня…

— Я должен был догадаться! — выкрикнул Наземин — Лидия, ты знакома с этим человеком?!

— Я… — я сглотнула — Немного его помню. Он тульповод.

— Наземин, убирайся назад в свое заведение — Профессор потянулся к ремню.

Щелкнул предохранитель. Психиатр молниеносно извлёк из-за пояса пистолет и направил его на Профессора. Я, заворожённая видом оружия, застыла, как вкопанная.

— Руки — проговорил психиатр — Вот мы и снова встретились, Савотов.

— Кто? — переспросила я.

— Савотов Иван Кириллович — медленно произнёс Профессор, ухмыляясь и послушно поднимая руки — Доктор медицинских наук, профессор.

— Бывший профессор! — взревел Наземин — Ты лишён звания и должности по решению Академии!

— Не городи чушь, Фома. Никто не в силах аннулировать мои достижения в психиатрии. Это как пытаться переписать историю. Мои исследования лежат вне рамок вашей мещанской морали. Или это у тебя личные мотивы, а, дОцент?

— Это всё ты! Ты всё это начал! Псих! — мой лечащий врач был готов взорваться — Сколько детишек ты загубил во имя своих экспериментов?!

— Я…

— Скольких из них ты увлёк ложными идеалами и привёл в итоге к сатанизму! Из-за тебя дети бросали свои семьи, свою веру, переставали любить Родину!

Савотов непонимающе смотрел на разошедшегося Наземина. Неожиданно он улыбнулся.

— Эх, Фома-Фома… Узнаю мудака. Я ведь не заколотый, перепуганный подросток и бредятина твоя мне побоку. Тебе бы следователем пойти. Ты ведь дела людям шьешь за то, что они отказались с вами, скотами, контактировать! Свой вариант выбрали! Не навреди, помнишь такое, Фома?

— Заткнись! Ты, что, сам не понимаешь, что ключевого звена твоей любимой теории попросту не существует, мразь?!

— Как это не существует, а? — Савотов ухмылялся шире прежнего и еле сдерживал истерический смех, рвущийся наружу. Опустив левую руку, он пытался вслепую схватить меня за плечо.

— Да так, что всем нашим прекрасно известно, что ты, несущий эту свою перспективную тему всему богомезкому Педонету, сам-то ты кастрат! Где твоя собственная Автономная Воображаемая Личность?!

Профессора застыл, словно громом пораженный.

— Это правда?! — ошарашено спросила я. Воздух сдавил барабанные перепонки. В и без того плохо соображающей голове начали стучать молоточки. Всё разваливалось на глазах.

— Лидия, я…

— ЭТО ПРАВДА?! — я замахнулась кулаком, но промазала и едва не свалилась. — ОТВЕЧАЙ, ЭТО ПРАВДА ИЛИ НЕТ?!

— Я теоретик. В любом случае я знаю об этом феномене куда больше, чем любой другой человек! У меня уникальный опыт!

Наземин зло засмеялся:

— Не верь ему. Само тульповодство было придумано на Западе и запущено в Россию как вирус для зомбирования и уничтожения нашей молодёжи!

— Не на Запада, а на Востоке, вообще-то…

— ЗАМОЛЧИТЕ ОБА! — крикнула я — Нашли место для дискуссий!

Шум в голове достиг апогея. Перед глазами кружились мошки. Я качнулась, но, широко расставив руки, удержалась на ногах.

— Лида, что с тобой? — обеспокоенно сказал Наземин и подскочил ко мне.

— Всё… в порядке — прошептала я. Шум исчез так же резко, как и появился. В этот момент позади меня что-то лязгнуло.

— Фома, мне это надоело — Профессор направил на врача незнакомое мне оружие, вроде пистолета-пулемёта с глушителем — Не глупи. Волыну наземь, руки в гору. И отдай мне мою ученицу.

Наземин грязно выругался и опустил руку с зажатым в ней ПМом.

— Ты покойник, Савотов! — сказал он, но сделал несколько шагов назад. Я стояла и вертела головой — Лида, не совершай ошибки. Сейчас тебя проверяют. Это испытание. Если ты готова встать на путь искупления — возвращайся в палату. Этот человек…

— Довольно! Или, может, мне рассказать ей, что ты и твой сын сделали с…

Наземин изменился в лице и мгновенно поднял пистолет.

— Ложись! — прозвенел тоненький голосок у меня в голове. Я повиновалась.

Прогремел выстрел. Савотов удивлённо глядел на правое плечо, из которого сочилась кровь, расползаясь пятнами по синей форме. Он попятился, перекладывая оружие в другую руку.

— Око за око — пробормотал Профессор и вскинул пистолет-пулемёт.

— НЕТ! — закричала я, вскочила и повисла на здоровой руке Савотова. Однако он с неожиданной силой схватил меня за плечи той, что была ранена.

— Лидия, нам надо уходить! — выпалил он и где-то сзади прозвучал сухой шлепок. Будто мешок картошки уронили.

Словно в рапиде, я обернулась и закричала. Наземин оседал прямо на дорожку. Над ним стоял некто вооруженный аналогичным Профессору образом и одетый в ту же униформу. Даже лицо скрывала в точности такая же белая маска. Была же какая-то карета. Это, наверное, водитель.

— Нет, доктор! Доктор! — я вырвалась из хватки Савотова и побежала к врачу.

— У нас мало времени, Вингз27! Скорее в машину!

Я упала на колени перед Наземиным и бессильно завыла. Доктор лежал на земле и всё ещё дышал, судорожно втягивая воздух. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что жить ему оставалось не более нескольких секунд. Во лбу у него зияло аккуратное отверстие, а снег под головой стремительно краснел. Глаза его ничего не выражали.

— Ну пошли уже, что ты тупишь! Сейчас сюда вся охрана сбежится! Если уж они этого недоумка макаровым вооружили, то я не знаю, что за пушки будут у тех парней!

— Я никуда не пойду — проговорила я, вставая с колен. В руке я сжимала скользкий от подтаявшего снега пистолет — И ты тоже.

Савотов обернулся и посмотрел на меня непонимающе. Кровь пропитала его рукав почти полностью.

— Эй, ты чего?

Я нажала на спусковой крючок, не думая ни о чем. В том числе — об отдаче. Грохот выстрела оглушил меня. Пистолет выплюнул пулю и рванулся мне прямо в лоб. Голову пронзила боль. Я закричала и упала обратно в снег, зажимая рану. Засучила ногами и начала кататься в сугробе.

— Чтоб ты сдох! — прокричала я.

— Всегда говорил, что бабы не могут в форсинг — злорадно засмеялся кто-то голосом Савотова — Ещё встретимся, девочка!

Во дворе внезапно очутилась куча людей, забегали охранники, зазвучали крики, быстро сменившиеся беспорядочной пальбой. Я держалась за лицо и бессильно выла. Кто-то свалился рядом со мной. Послышался звук проскальзывающей по асфальту резины, неотложка сорвалась с места и выбила ворота. Целую вечность спустя раздались звуки сирены, а я лежала и орала, пока кто-то не подошел и не обнял меня.

— Алексей?! — прошептала я и открыла глаза.

— Не совсем — ответил беловолосый юноша передо мной. По его подбородку медленно катилась слеза.

Я поглядела на него и спокойно сомкнула веки. Что-то теплое и мягкое касалось моей щеки. Думается мне, что это были мозги моего лечащего врача.

Помню… да мало что помню.

Люди в белых халатах забрали меня в приёмный покой и под местной анестезией зашили рану, нанесённую тыльной частью пистолета. В целом, мне повезло. Успокоительные окончательно вырубили меня по дороге обратно.

— Лида, Лидочка — чей-то голос со стороны дверного проёма.

Я поднялась на кровати и тупо уставилась на говорившего.

— Алексей — всхлипнула я — Это ужасно!

— Я… я знаю. Мне сразу сообщили. Ты не пострадала?

Руки заключили меня в объятья. Я заплакала навзрыд, ощущая, как падает какая-то стена. Очередная стена. Он тоже плакал.

— Это всё я виновата! — прошептала я, до боли сжимая кулаки — Меня должны судить за всё!

— Что ты такое говоришь?! Т-то, что этот… больной за тобой приехал — это твоя вина?!

— Не будь я тульповодкой — ничего бы и не было вовсе!

— Не смей такое говорить! К тому же… Вряд ли тебя это обрадует — Алексей замолчал.

— Что?! — спросила я. Длинная пауза.

— Савотов… Ты попала в него. Он больше тебя не побеспокоит, Лидочка.

Я замерла.

— Он… мертв?

— Д-да. Старый псих получил своё. Ты молодец.

Я надолго замолчала, пытаясь это как-то переварить. Затем проговорила:

— Я убила ещё одного… Судите меня! Я — преступная дочь!

— Не смей себя обвинять! — Алексей встряхнул меня. — Он недочеловек! Он не заслуживал права жить! Он был педофилом и сатанистом, и если бы не он — то мы давно были бы вместе!

— А сейчас не можем?

— Можем. Пойми, я люблю тебя, Лида! Больше жизни люблю! Вдвоем мы всё преодолеем!

Я вздрогнула. Слёзы кончились.

— Как? — только и спросила я.

— Я… я добьюсь, чтобы дело в отношении тебя прекратили! Я буду сам следить за твоим состоянием! Защищать от грязи вокруг! Больше никакие савотовы тебя не побеспокоят! Ты будешь за мной как за каменной стеной!

Я смотрела на далёкую лампу и думала.

— Я согласна — проговорила я медленно — И… и на брак — тоже. Если тебя это интересует…

Меня выпустили в конце декабря. Я покинула больницу с чётким намерением никогда больше сюда не возвращаться. С Наземиным мы расписались в начале февраля. К тому времени я уже была беременна.

Пятна красок. Зелёный смешивается с серым. Городской пейзаж. Немного подташнивает. Раньше меня никогда не укачивало.

Негативная динамика началась около месяца назад, хотя, казалось бы, откуда ей взяться? Препараты у меня всё те же. Просто что-то тревожное в воздухе. Что-то летнее.

— Лида — Алексей потряс меня. Я обернулась на него:

— А?

— Нам на следующей — парень сидел рядом. Ни капли не изменился за эти годы, может, стал чуть массивнее. Он у меня спортсмен, тягает железо.

Маршрутка остановилась на длинной, душной улице, упирающейся в горизонт. Солнце всё ещё не вошло в зенит. На часах около десяти. Июнь, а духота августовская.

Алексей взял меня за руку и повел к выходу из автобуса. Я повиновалась, смешно перебирая ногами. Туфли, которые он для меня отыскал, были на редкость неудобны из-за высокого каблука. Несколько часов назад прошел дождь, о котором теперь напоминала единственная огромная лужа. Я мимоходом заглянула в неё.

— Я себе не нравлюсь — сказала я тихо, но он всё равно услышал. Обнял меня и произнёс:

— Зато мне нравишься. У тебя заниженная самооценка, и всё.

— Я в последнее время странно себя чувствую — призналась я, когда мы проходили мимо стоящих углом многоэтажек.

Впереди мелькнуло то самое поле, где когда-то был парк, в котором я отшила своего нынешнего мужа. Ох, давно же это было… Даже и год вспомнить тяжело. Что-то внутри меня дрогнуло. Это безграничная вина шевельнулась и сдавила сердце.

— Может, вернемся? — спросил Алексей — Посттравматический синдром…

— Всё… — я сглотнула подступивший к горлу ком — Всё нормально. Я… я думаю, что это необходимо.

Признаться честно, я просто хотела погулять хоть где-нибудь помимо нашего обычного маршрута. Магазин-зал-поликлиника-парк-дом. Всегда с мужем, ведь на улице так опасно.

— Я могу тебя понять — Алексей кивнул — Но там столько всего случилось… Ты уверена, что хочешь вспоминать?

— Сам же говорил, что собираешься сдавать эту квартиру, разве нет? Сегодня последний день, когда я смогу вернуться туда. Надо что-нибудь из вещей прихватить…

У нас не лучшая ситуация с деньгами. В интернатуре много не платят, поэтому иногда Леше приходится подрабатывать не по основной профессии. Лишние траты нам не по карману, а ведь надо ещё и Лизу одевать, поить-кормить, игрушки покупать…

— Ты права. Но если станет страшно — мы подошли к нужному подъезду — Помни, что я всегда рядом!

Лифт не работал. Дом вообще казался частично покинутым. Несколько дверей, увиденных мной по дороге наверх, были оклеены бумажными полосками с голубой печатью. Верный знак смерти хозяина и перехода квартиры в госфонд.

Точно такую же ленточку я обнаружила на своей двери. В груди ёкнуло. Алексей с силой вогнал ключ в замок. Ручка повернулась.

— Давай, только быстро — улыбнулся мне муж и протянул свой спортивный баул.

Я сделала шаг через порог. По ногам прошелся холодный ветер. Сквозняк, не иначе.

Нет, воспоминания не нахлынули лавиной и сказать что-то вроде «дом, милый дом!» тоже не захотелось. Просто квартира.

Прихожая и кухня убраны, и убраны отлично. Мебель новая. Я грустно улыбнулась и внимательно оглядела место своего преступления. Подставка с ножами пустая. Следовало ожидать.

Всё так чисто, и ещё этот запах… Запах необитаемой жилплощади. Задумчиво выйдя с кухни, я улыбнулась стоявшему в дверях Алексею.

— Всё нормально? — спросил он

— Абсолютно — ответила я и заметила, как он нахмурился. Опять поменяет препараты.

Прошла по коридору. Провела рукой по выцветшим обоям с примитивным узором. Квартире около 80 лет. Ремонта, конечно, требует.

Вот гостиная, используемая отцом под кабинет. Минимум мебели, в углу маленький стол и стул. Раньше тут была лаба, но соседи жаловались на постоянно убегающих мышей и отцу пришлось её свернуть. Он ненавидел, когда я сюда заходила. Топчан, на котором он спал. Хрустальная ваза, наполненная мелочами вперемешку с лекарствами. Я невнимательно перебрала их — какие-то БАДы, карманный календарик за 2016 год, фуфломицины((Фуфломици́н (от рус. “фуфло́” и лат. “-mycin(um)” - родовое окончание ряда антибиотиков ) - сомнительный фармпрепарат, чаще всего широко разрекламированный. К этой категории относят гомеопатические препараты, аллопатические препараты с недоказанной эффективностью, препараты с наличествующим, но неверно указанным действием (нп., лечение ОРВИ специально “путается” с лечением симптоматики ОРВИ).)), высохшие фломастеры, средства от запора, сборы от несварения, зажигалка, свечи и маленький ключ. Все казалось смутно знакомым, но вот одну пачку я тут никогда не видела. Точнее, пузырёк.

Коричневый, с замысловатым розовым узором, он был абсолютно пуст.

Я хмыкнула и направилась к столу. В ящиках ничего интересного. Какие-то стариковские штуки — перьевые авторучки, калькуляторы, связка ключей, даже старенькая трубка. Здесь, в отличие от кухни и коридора, пахло отцом.

Оставался верхний ящик, который ни в какую не желал поддаваться. Задумавшись, я перепробовала все ключи в связке, но ни один из них не подошел. Оставалось пожать плечами и направиться в последнюю комнату. В мою.

Тут всё осталось как прежде, хотя я не помнила такого беспорядка. Компьютер Алексей забрал себе, спросив перед этим моего разрешения. Он отформатировал жесткий диск и потом долго рассказывал мне, что браузер Педонета запрещён и что из-за этого у меня могли быть проблемы, но зачем рассказывал — я так и не поняла, ведь единственный компьютер, который есть у нас в квартире, запаролен. На диване валялась груда моих вещей, чему я была несказанно рада — не придётся копаться в ящиках. Все шкафы были выпотрошены и открыты нараспашку. Даже кушетка стояла полностью разложенной. Странно. Никогда её не раскладывала!

Погрузив тряпьё в сумку, я поставила её на пол и резко дернула край своей прежней постели. Механизм протестующе заскрипел и застрял на половине хода, словно ему что-то мешало. Матрас приподнялся, а под ним…

Я с трудом вытянула нечто красное из мешанины пыльных тяг и рычагов. Толстая тетрадь в обложке из синтетической кожи. Смутно знакомая. Некоторые страницы слиплись, другие были порваны. Все исписаны ручкой одного цвета, одним почерком — торопливым, с атипичным наклоном, за который меня так ругали в начальной школе.

Я положила тетрадь в порядком отяжелевшую сумку и сразу же её застегнула. Делать здесь было больше нечего.

«Привет! Я… заканчиваю дневник. Я Лида, мне 22 и я до сих пор не знаю, кто я такая. Хотела стать программисткой, хотела стать врачом, но стала в итоге больной на голову дурой.

Я прочитала свой дневник. С первой страницы и до этой. Много букв. Давно я не читала столько за один присест.

Я не узнаю автора. Маленькая, глупая девочка, ухватившаяся за то единственное, что оказалось в пределах ее досягаемости… Если честно, я не знаю, о ком пишу. О той Лиде или о себе самой?

Она сделала так мало… С момента начала записей до их конца даже полугода не наберётся. Я читаю и пытаюсь представить, как я купаюсь в озере, как я иду на дачу — и не могу.

ЭТО БУДТО НЕ Я.

Я Лида, и меня держат на нейролептиках. Алексей говорит мне, что без них у меня будут случаться приступы, как тот, перед больницей, поэтому он постоянно меняет препараты. Он запирает за собой дверь и заставляет пользоваться кухонным комбайном вместо ножа. Хлеб он покупает нарезанным. Он заботится обо мне… Он спас меня от тюрьмы, конечно. Но, может, это перебор?

Я Лида, и я не люблю свою дочь. Мою кровиночку, главного человека в моей жизни, как говорит Алексей. Я не испытываю по отношению к этому существу ровно никаких чувств. Когда мне после родов положили на грудь это мерзкое создание, разевающее беззубый рот, лиловое, как угоревшая в деревенском доме бабка — я натурально заплакала, но не от счастья, а от ужаса. Если бы не предродовая подготовка — ещё бы и обосралась там же. Алексей принял этот крик ужаса за возглас умиления и сделал фотографию, которую затем повесил под стеклом в коридоре. Он показывал ее редким гостям, а те вздыхают и несут чушь о радостях материнства.

Я Лида, и до конца своей жизни я буду для окружающих пенсионеров просто ещё одной сумасшедшей. Они тыкают мне в спину пальцами и шепчутся о проклятии рода Наземиных. Когда я сообщила об этом Алексею — он сказал, что такого быть не может, ведь он давно знает этих милых людей.

Я Лида, и я убила своего отца, хотя и не помню этого. Все это чувствуют. От меня будто веет бедой, и кое-кто из прихожанок местной часовни избегает меня и обходит стороной, размашисто крестясь.

Я Лида, и я жила все эти годы единственным — перспективой иной жизни. Будто, знаете, однажды всё изменится — милые люди поймут, что я нормальная и хорошая, мне дадут работу, я смогу развестить с Алексеем и жить отдельно, но… Увы. Прочитав этот дневник, я поняла, что такой жизни, как та, что у меня была, мне больше не светит.

А это значит… Значит, что эту историю пора завершать.

Я Лида и с меня хватит.

В моей смерти прошу никого не винить.»

Бросив дневник на кровать, я открыла створку окна и кое-как вылезла на подоконник. Из комнаты, где сидела моя дочь, доносились трели заставки новостной программы.

Я закрыла глаза.

Один шаг наружу. Восьмой этаж и бетонная площадка внизу. Никаких шансов.

— Эй, божечки, люди добрые — самоубивца! — Заголосили снизу. Я открыла глаза. Лица почтенного возраста галдели под окнами, через дорогу я заметила еще одну старую знакомую — постоянно беременную сектантку с детской коляской.

Я занесла ногу для решающего шага, но тут козырек под моей ступней сухо треснул. Я повалилась назад, нелепо размахивая руками. Затылок поприветствовал ковер. Сжавшись в клубок, я схватилась за шишку. Самоубийство было позорно провалено.

— Да что такое творится-то! — орали за окном — уже третья.

— Да квартира у них там проклята, вот и летают!

— Ну и молодёжь пошла… Вот при Медведеве такого не было!

— Да знаем мы твои байки, пахомыч! Мол, при Медведеве и слоны были зеленее, и шишка, прости господи, стояла!

— Эх, вы, старые дуры… Будте ж вы людьми!

Неожиданно к гомону голосов примешался ещё один. Знакомый ведуший новостной программы.

— В эфире последние известия. Подмосковье оправляется после очередного вероломного удара Профессора…

Я поднялась. Затылок ныл, и прекращать не собирался.

Что?!..

— Напомним, позавчера, 15 июля, террористы из запрещенной на территории федерации группировки, возглавляемой неким Профессором, нанесли коварный…

Я бегом направилась в соседнюю комнату.

— По предварительным данным, погибло более 150 паломников и монахов, ещё 300 получили ранения разной степени тяжести. Комплекс разрушен практически полностью…

Дверь распахнулась. Дочь сидела на диване и возилась с пультом. Я лишила ее новой игрушки и увеличила громкость.

— …настоящее имя которого в данный момент неизвестно. По словам некоторых пострадавших, он присутствовал около комплекса, когда произошел первый взрыв, после чего скрылся. К сожалению, камеры не зафиксировали внешность преступника, поэтому мы располагаем только его фотороботом.

На экране возникло лицо. Я ахнула. Лицо было один в один.

— Так, выходит, он жив… — пробормотала я ошарашенно.

— Если вы видели этого человека — пожалуйста, обратитесь в полицию по номеру 01. — продолжал ведущий — К другим новостям… Ангелина Петровна Наземина и Татьяна Васильевна Маркова, как утверждает наш корреспондент, прекрасно гуглятся. В дневнике есть много интересного и важного. Волосы у Шарля не белые, обрати на это вни… — Диктор говорил все медленнее — Кхм. Так, у нас технические проблемы!

— Но… — голос за кадром.

— Выводи из эфира, быстро! — завизжал ведущий — Нас опять поломали! Откуда это на моем телесуфлёре?! Какая-то шифровка террористов! Как сообщник пойду!

Картинку из студии сменила настроечная таблица.

Сообщение достигло адресата. Я рванулась к единственному компьютеру в квартире. Как будто я не знаю, что пароль — день рождения нашей дочери!

В ответ на запросы я получила только один сайт, базу данных по жителям Москвы. «Ангелина Петровна Наземина, родилась… умерла…» Ничего интересного. Хотя… «Страховка… Медкарта… проходила реабилитацию на дому.»

Я откинулась на спинку. Вот же черт. У них тут конвеер, не иначе.

— Маам! А почему окно открыто? Папа говорит — нельзя.

Я поморщилась. Вернулась в комнату, захлопнула створку окна и принялась усиленно соображать. Дневник!

Я схватила тетрадь и, раскрыв, сильно потрясла. Никакого результата. Начала листать и заметила, что последняя из страниц приклеена к задней обложке. Отодрала её.

Мне на колени упало несколько тонких листов бумаги для самокруток. Не дыша, я развернула листы на столе.

Это были рисунки черным карандашом. Я вгляделась в первый.

Судорожный вздох. Подросток, идущий по тропке где-то среди деревьев. Короткие волосы, тонкие руки и ноги, насупленные брови и блуждающая улыбка. Нарисовано предельно просто, почти примитивно, но не узнать себя невозможно. Я перевернула картинку. Дата и единственная надпись. Беглый, беспокойный почерк с кривыми завитушками. Я так не пишу.

«В мыслях»

Следующий.

Снова я, но уже в панаме и с рюкзаком. Иду с остановки Ярцево. Кто-то идет рядом. Немного ниже меня, менее угловатый, этот человек активно жестикулирует. Переворачиваю.

«Маленькая дачница»

Улыбаюсь. Следующий.

Я с факелом на палке.

«Священная Инквизиция»

Следующий. Следующий. Следующий.

«Гамак». «Последний человек». «Копаясь в архиве»

Листы не кончаются. Я осматриваю каждый с обеих сторон. Вся моя жизнь, всё, что было описано в дневнике — всё изображено, и изображено с невероятной точностью. Дата на рисунке совпадает с датой события. С каждым новым рисунком фигура рядом со мной прорисована все подробнее. Начала июня — одни контуры. Середина июля — скетч в грубо набросанной одежде, рисовка в стиле японских мультиков. Конец июля — почти фотографическая точность. Меня во всей этой ситуации смущает только одно — рисовать я не умею вообще.

Последний рисунок в стопке резко отличается от остальных. Нарисован он уже разноцветными карандашами. На нём изображена… Я долго вглядываюсь в этот рисунок.

Звенит мобильный телефон.

На нём изображена… бочка. Да, именно, обычная чёрная металлическая бочка, рядом с ней пристроилась пара мелких человечков, один из которых положил голову на плечо другому. Всё очень маленькое, кроме рвущегося из бочки фиолетового пламени. Оно непропорционально высокое, поднимающееся до самого сумеречного сине-черного неба в оспинах звёзд. Огонь из бочки растёт и изменяет всё. Его отсветы оживляют крыши заброшенных домов, его свет бродит в уходящем к горизонту непроглядном лесу, наполняя его грациозной таинственностью, и, если приглядеться, можно увидеть множество мелких человекоподобных фигурок разных цветов, полупрозрачных, стоящих буквально повсюду. Все они смотрят на пламя.

Мобильный телефон снова звенит. Я не обращаю внимания. Трясущимися руками я переворачиваю рисунок, уже зная, что там будет написано. Так и есть.

«Мусорный бак»

Я вздрагиваю. Мои пальцы разжимаются и я роняю всю пачку на ковёр. Спешно начинаю поднимать бумажки…

И вижу ещё один листок, сложенный в четыре раза. Видимо, он отлетел в сторону, когда я вытряхивала папиросную живопись из потайного кармана.

Я разворачиваю его.

Стон вырывается из груди. Я всхлипываю, не в силах иначе выразить свои чувства.

Снова этот условный стиль. Композиция проста — на фоне солнца стоит молодой человек с белыми волосами, почему-то смутно мне знакомый. Я опознаю в нём своего спутника, что был подробно и с такой любовью описан в дневнике. Он стоит, опираясь на кованную спинку скамьи. Позади него, кроме солнца, ещё какое-то белое здание с золотой крышей. Парень смотрит прямо на меня. Его огромные, невероятно выразительные глаза грустны, любопытны, игривы и вызывают внутреннюю дрожь. Я переворачиваю картинку. Снова дата, но какая-то странная. Два слова. Явно имя и фамилия. Смутно знакомые.

Я тянусь было к завизжавшему в третий раз мобильному телефону, снова обращаю внимание на дату. Вглядываюсь. Пятнадцатое июля. Год нынешний.

Переворачиваю. Снова. Вздрагиваю и в ужасе бросаю рисунок.

За спиной парня не солнце. Это взрыв.

Долго сижу на месте в оцепенении.

Мне врали. Меня обманывали шесть лет. Человек, убивший Наземина, жив. Я в него не попала.

Семья психиатров связана с чередой странных женских смертей.

Всё, описанное в моём дневнике, действительно существовало, и теперь я вижу своё место в этой истории.

Вспоминаются мелкие детали прежней жизни. Как с замиранием сердца глядела на грозу. Как без страха шла по ночному лесу. Как обдолбалась до зеленых соплей и чуть не умерла.

Я там была. Это было со мной.

А самое главное — Шарль жив. Он не сгнил тогда. Просто глюки.

Кто-то приближается, мягко ступая по ковру, но мне совсем не страшно. Даже когда чья-то рука касается моей головы.

— Привет… — говорит кто-то неуверенно.

Слёзы снова обильно катятся по щекам. Я всхлипываю, вскакиваю и оборачиваюсь. Он стоит, склонив голову и разглядывая свои ботинки.

— Прости, что я не… — начинает он — Ты была не готова… Прости, я пропадал неи…

— Заткнись — говорю я ему. Подскакиваю, хватаю за затылок, притягиваю к себе и целую.

Я больше не вижу разницы.

— Что ты на теракте делал? — спросила я у моего воображаемого чуда, распахивая шкаф и выкидывая все вещи на пол. Телефон больше не звонит. Наверное, ошиблись номером.

— Она меня попросила… — Шарль потупился — Давай потом об этом. Сейчас не время.

Я пожала плечами.

У меня не было повседневной одежды. Мой гардероб состоял из домашнего тряпья и парадных платьев. С большим трудом удалось найти старые джинсы и несколько относительно целых футболок. С чем было хорошо — так это с нижним бельём. Пригодился и старый школьный рюкзак.

С провиантом было тяжелее, одни консервы. Под конец сборов я взяла часть денег из заначки мужа. Своих денег у меня нет и не было уже очень-очень давно. Шарль стоял рядом и следил за сборами, обеспокоенно теребя рукав своей рубашки

— Мама, я хочу… — Лиза вышла в коридор, сжимая в руке плюшевую лошадку голубого цвета с многоцветной гривой — свою любимую игрушку. Дочь посмотрела на меня, а потом перевела взгляд на Шарля — А кто это?

Я замерла. Шарль замер вместе со мной и, не найдя иных вариантов, помахал девочке рукой:

— Эээм… Привет!

— Здравствуйте — ответила Лиза. Я неожиданно ощутила, что больше не могу ее ненавидеть. Просто никак к ней не отношусь. Подошла, присела на корточки и заговорила:

— Лизонька, я отвратительная мать. Прости меня за всё, что происходит, это одна большая ошибка. Мне… мне надо уехать. Я уверена… что у тебя будет хорошая мама. Может, лучшая из всех. Но это буду не я.

Да уж, перегнула я со сложностью фраз для пятилетки. Лиза скуксилась и вцепилась в меня.

— Нет! — заныла она — Не хочу!

Я лишь вздохнула и стряхнула её. Поднялся невероятный визг и, честно говоря, мне было неприятно. Но что ещё мне оставалось?

Шарль мягко взял девочку за руку и повёл в детскую. Я оцепенело смотрела ему вслед. Выходит, другие люди тоже видят и даже ощущают тульп? Да быть такого не может! Это же во всех архивах упоминалось только в качестве шутки!

Небо за окном было летним, но откуда-то с севера наползали темные грозовые тучки. Скоро грянет буря. В прямом и переносном смысле — квартира была заперта снаружи. Это не изменилось с тех времен, когда здесь жила Таня.

Звук поворачивающегося в замке ключа перепугал меня до крайности. Схватив рюкзак, я рванулась на кухню и спряталась под столом. Входная дверь была видна мне через отражение в холодильнике.

«Шарль, прячься! Муж вернулся из командировки!»

Этот мысленный приказ показался мне до ужаса глупым, будто бы любовника прячу, как в плохом анекдоте. Я оглядела кухню и заметила старый шефский нож на столе. Какого чёрта?! Алексей всегда их убирал, а в этот раз… забыл?!

Дверь распахнулась и Алексей вошел в квартиру. Он выглядел потерянным, но в то же время странно улыбался.

— Какой ужас — произнёс он, подходя к кухонному окну.

— Какой? — спросила я из-под стола.

Наземин заметил меня, и выражение его лица изменилось. Из-под смятения неожиданно проступило разочарование. Я невольно улыбнулась.

— Ожидал найти меня мёртвой?

— Я… Мне соседка позвонила, сказала, что видела тебя на подоконнике — сбивчиво заговорил Алексей — Я звонил на мобильный… я думал, что ты покончила с собой.

— Увы — я выбралась из своего укрытия, развела руками и вздохнула — я жива.

Парень заметил рюкзак.

— Лида… — начал он — Ты куда-то собралась?

— Я ухожу — произнесла я не без труда. Старые механические часы мерзко тикали, вызывая у меня головную боль. — Я ведь действительно хотела тогда умереть. Страшно подумать, как я провела эти шесть лет с тобой.

— Что ты такое говоришь?! — возмутился Алексей и встал в дверном проеме — Ты счастлива! У тебя всё в порядке! У тебя есть любящий муж и прекрасная дочурка! Чего тебе ещё желать?! Это в тебе говорит болезнь! Я давно подозревал, что тебе пора вернуться в стационар!

Я улыбнулась и пожала плечами. Назревал неприятный разговор.

— Наземин. Извини, но я буду называть тебя именно так. Я настолько счастлива, что час назад чуть не сиганула в окно. Твоя терапия мне явно не помогает. Я считаю, что болезнь — это то, что причиняет боль. Однокоренные слова, не так ли? Выходит, моей болезнью являешься ты. До тебя всё было отлично.

— Да ты бредишь — произнёс Наземин. — Ты душевнобольная. Тебя в детстве недолюбили, вот ты и компенсируешь своими выдумками. Я дал тебе новую жизнь, я дал тебе любовь, и что я получил взамен?!

В груди возник знакомый холодок. Слова перестали складываться в предложения. Я покачала головой:

— Ты использовал меня и даже не пытаешься этого отрицать. Могла я отказать тебе там, в больнице? В больнице, где я вообще не должна была находиться, так как работающее воображение — это не болезнь. Оно не приносит страданий. Оно даёт освобождение, в частности от таких людей, как ты. «И лучше будь один, чем вместе с кем попало.» Помнишь такую строчку?

— Значит, Савотов всё-таки до тебя добрался… — прошептал Алексей.

— Боюсь тебя разочаровать, но я дошла до этой мысли не благодаря, а вопреки. Профессор ничего не сделал, он просто послужил катализатором. Кстати, я не знаю, зачем ты сказал мне, будто я его застрелила. Он жив и вполне бодр. Кровью повязать хотел?

— Ты, что, смотрела телевизор?! — Алексей оскалился — Но я же…

— Да мне похуй, что ты мне там запретил, папочка. Из дома не выходи, телевизор не включай, с посторонними не говори. В тюряге свободы побольше, чем в твоей конуре. Ты использовал меня, самоутверждался за мой счёт, кормил меня лекарствами и ждал, видимо, когда я выйду в окно, как это сделала твоя мать?

Наземин выпучил глаза. Стало понятно, что я попала в точку.

— Ах ты тварь… — он схватил скалку и замахнулся.

Я не умею драться, но в голове снова что-то щёлкнуло, как в тот раз, когда он пытался остановить меня после выпускного. Рука сама схватила нож и полоснула по внутренней стороне его предплечья. Наземинская клешня с рассечёнными сухожилиями сгибателей разжалась и дубина семейной войны покатилась по плитке.

Алексей завизжал, как свинья. На секунду я даже увидела на его месте борова.

— Сука, сука, СУУУКА!!! — запричитал он. Кровь хлынула на пол.

— Кончил, когда узнал, что твоя мать умерла, да? Вы с отцом на пару её доводили, я думаю. Ощущение абсолютной власти приятней любого наркотика — я ухмыльнулась — Маленький мальчик, которого все жалеют, с которым все носятся. Наверное, никогда столько внимания не получал, а, Наземин?!

— Мразь! — Алексей размахнулся другой рукой. В его глазах проступал ужас. Я ткнула ножом ему в ногу и пинком оттолкнула к стене.

— Я ведь угадала, да? А когда Таню довёл — понял, что не можешь без этого ощущения? Красавчик, завидный жених, сын функционера Минздрава, страдающий после смерти любимой беременной жёнушки. Что вы у неё диагностировали, депру?

— Ты ничего не понимаешь! У тебя галлюциноз! — взвыл будущий психиатр, подползая ближе. Я перехватила нож в другую руку.

— Вы просто психи на государственном жаловании, которым дали власть. — я вздохнула и полезла в холодильник. Нашла там пачку персикового сока. Отпила из неё. — На деле же ты, твой отец, мой отец — просто трусы, трясущиеся за своё место в мире и давящие всё иное, могущее потенциально хоть что-то изменить.

— Не смей говорить так про моего отца, больная мразь! Он погиб из-за тебя! Он хотел тебе помочь!

— Извини, Наземин. На мне твои техники навязывания вины больше не работают — я откинула в сторону скалку, к которой муж и полз всю дорогу. — Ты не имеешь значения. Твои слова для меня — репортаж из мусорного бака. Взвизг из угольной ямы, набитой хуями.¹ Ты просто хряк из стада и притом не из племенных. Поэтому я сейчас уйду, а ты никому не сообщишь об этом, и я о тебе забуду. Конечно, мне хотелось бы отомстить, но, сам понимаешь, для мести ты мелковат.

Я подхватила и нацепила рюкзак. Оглядела одежду на предмет крови. Рубашка была замарана.

— Ты никуда не уйдёшь! — завизжал Наземин из кухни и с трудом встал на ноги — Кто ты такая, чтобы уходить?

Я остановилась на месте.

— Безмозглая дура, откуда ты набралась этой дряни?! Ведь не сама же придумала?! Оглянись вокруг, весь мир это единая система!

Я повернулась. Наземин копался в ножевом ящике. Из его кармана на шнурке свисал знакомый ключ.

— Ты что, до сих пор ничего не поняла?! Ты в мире НИКТО! Всё, абсолютно всё было создано до тебя! Все эти вещи, которые ты презираешь — семья, Родина, общество — проверены веками! Проверены нормальными, взрослыми, успешными людьми! КТО ТЫ ТАКАЯ, ЧТОБЫ СТАВИТЬ ЭТО ПОД СОМНЕНИЕ?! ТЫ И ТВОИ ПОДЕЛЬНИКИ — ГОРСТКА НАРКОМАНОВ, ШКОЛЬНИКОВ И МАРГИНАЛЬНЫХ ОТБРОСОВ! ВАС НАДО БЫЛО ПЕРЕСАЖАТЬ ЕЩЁ В ДВЕНАДЦАТОМ ГОДУ!

Я подошла ближе на шаг. Я начала понимать.

Наземин закашлялся. Его лоб был покрыт испариной, рот — широко распахнут, глаза бегали. Алексей схватился за нож здоровой рукой и шагнул ко мне

— Эгоистичный ребёнок, тупая мечтательная дура! Твоя жизнь принадлежит мне! Я спас тебя от суда и принудительного лечения! Я не дам тебе уйти!

Снова это чувство. Время застывает.

— Положи — командую я неожиданно низким голосом.

Нож выпадает из руки Назёмина. Тот мелко дрожит. По его штанам расплывается пятно. Пользуясь его состоянием, я подступаю к нему вплотную. Раз — одним движением срезаю ключ со шнурка. Два — бью его в нос кулаком. Нос хрустит, скотина визжит и падает. Пару раз от всей души пинаю по рёбрам, проникаясь новой нежностью после каждого удара. Затем, склонившись над тушей, начинаю говорить, и снова раздаётся этот голос-рык. Я думала, дело было в одном из трюков Шарля, но теперь понимаю, что это моя собственная способность.

— Знаешь… Я могла бы прокомментировать твои слова и объяснить тебе, что ты неправ. Возможно, я смогла бы даже сделать это без мата. Но… Пусть будет так, как ты просишь. Жизнь я тебе не отдам, но один из ножей вернуть могу. Держи.

Шефский нож, описав широкую дугу, легко втыкается в глазницу Назёмина на несколько сантиметров. От его крика закладывает уши. Крик льется радугой. Я продолжаю:

— Ах, ты всё ещё недоволен? А зачем тебе, собственно, целых два глаза? Ты же смотришь на мир одним глазком, сквозь призму протухших истин и вонючих нравоучений, за которые держатся одни престарелые шамкающие дебилы, у которых при царе горохе трава была зеленее. Ты и не заметишь разницы. И да, даже если ты вдруг окажешься прав и я не смогу придумать что-нибудь новое, то, поверь, я всегда смогу сломать что-нибудь старое, а это не менее ценно.

Я вижу ужас. Мне нравится этот ужас. Снимаю с крючка охапку полотенец, кидаю Алексею, вздыхаю и продолжаю.

— И поверь мне, я не успокоюсь, пока каждый взрослый, нормальный, правильный человек, присягнувший на верность идеологической мертвечине, не окажется в твоём положении. Сейчас я уйду, а ты остановишь кровь и через часик вызовешь скорую. Скажешь им, что полез на верхнюю полку за ножом, а он возьми и свались. Обратишься к ментам — я вернусь, и ты пожалеешь, что остался жив сегодня.

Назёмин пронзительно завыл. Звуки живой природы, не иначе.

Я, не торопясь, скинула свою рубашку, пропитанную кровью. Поглядела в зеркало. Коснулась его рукой. Мне неожиданно вспомнилось, как я точно так же стояла перед зеркалом тогда, пять лет назад, всклокоченная и предвкушающая. Губы растянулись в усмешке.

— Ты этого ждала — прошептала я себе — Держись, девочка.

Поменяв рубашку и смыв с рук кровь, я шагнула к двери и взялась за ручку. Мир, такой манящий, находился всего в нескольких сантиметрах за нею.

— ТЫ ЕБАНУТАЯ! — прохрипел Назёмин, перевязывая ногу. Я обернулась на него.

— А ты одноглазый.

Хихиканье зашевелилось в горле. Чувствуя щекотку, я распахнула дверь и рванула вниз по лестнице. Шарль бежал рядом. С каждым шагом его волосы темнели.

Из подъезда я выскочила, хохоча уже в полный голос.

Час спустя мы были на месте. Транспорт работал исправно. Солнышко еще светило вовсю, но со стороны грозовых туч иногда раздавалось ворчливое погромыхивание. Ключи от моей старой квартиры висели на общей связке, которую я сцапала в прихожей. Что же… Кроме лечения, моему горе-муженьку придётся раскошелиться ещё и на новые замки. Его проблемы.

Выйдя из маршрутки, я огляделась и направилась к дому знакомой дорогой. Улыбка играла на губах, мир, которого я не видела столько времени, был пугающе красив и ярок. Вот поют птички, вот раздаётся из репродуктора какая-то простенькая песенка про любовь, вот идёт навстречу стайка смеющихся детей. Я искренне стараюсь не привлекать внимания, но неожиданно ловлю себя на том, что шагаю по бордюру и размахиваю руками, чтобы удержать равновесие. Как тогда, в детстве. Точнее, как сейчас, в детстве.

Около самого дома я замедляюсь и, по привычке, оглядываюсь. Вокруг только пара неодобрительно косящихся на меня старушек, мальчик, сосредоточенно играющий с дворовой собакой и одна машина скорой помощи. Водитель спит, положив голову на руль, сидящая рядом с ним женщина-врач, отчего-то смутно знакомая, курит, выставив руку с сигаретой в окно.

— А что ты Лизе-то сказал? — я открываю давно не смазываемый механизм. Квартира за полтора дня ни капли не изменилась.

— А, ты про это… Да ничего. Просто сказку прочитал, чтобы заснула.

— И как она тебя видела?

— Да понятия не имею — Шарль погладил меня по голове. Я зарделась.

Бывший отцовский, а теперь назёминский ключ действительно подошел к ящику стола. Я с трудом вытащила его полностью. Помню, когда-то давно тут лежали деловые бумаги, но сейчас содержимое ящика напоминало набор для выживания из старых компьютерных игр.

Пистолет, два магазина и коробка патронов.

Туристический нож в чехле, который я считала утерянным во время бегства из деревни.

Карта города с кучей непонятных символов.

Планшет, судя по футуристическому виду, из самых новых.

Толстая пачка денег.

— А это что? — я подняла крупный синий сверток, перевязанный тесьмой.

— Я догадываюсь — прошептал Шарль. Где-то на пол-пути сюда я пригляделась к нему повнимательнее и вспомнила передачу, в которой впервые увидела его прототип. Оказывается, дело не только в волосах.

— Так… Как мне всё-таки тебя называть? — спросила я, разрезая тесьму — Чарли или Шарль?

— Да мне без разницы — парень устроился на топчане рядом со мной.

Я развернула свёрток. Внутри оказались куртка и полукомбинезон синего цвета. Светоотражающая полосы на рукавах и спине плюс знакомая эмблема на груди мигом расставили всё по своим местам.

— Так вот как террористы передвигаются по городу — проговорила я, тупо уставившись на надпись «Скорая помощь» — И вот почему их не переловили.

— Они глубоко в инфраструктуре — Шарль откинулся на диван — Я думаю, в полиции их тоже немало.

За окном застучали первые дождевые капли. Я бросила форму на диван, выложила содержимое ящика рядом. Вместе с форменной одеждой был уложен клочок бумаги, какой-то медицинский бланк. Я помешкала, но собралась с силами и развернула его. Догадывалась, что будет написано внутри. Интуиция меня не обманула.

«Ты принята. Жди звонка.»

И, чуть пониже, буквами поменьше:

«p.s. Добро пожаловать домой. А.К.С.»

Почерк тот же, что и на рисунках.

Мы и моё чудо проговорили несколько часов. Разговор закономерно перешел в горизонтальную плоскость и клянусь, ни я, ни Шарль, как я всё-таки решила его называть, об этом не пожалели.

— Кто такая А.К.С? — спросила я почти шёпотом, прижимаясь к тёплому телу самого близкого мне человека. Время не спеша катилось вперед, и каждая прожитая секунда приобретала особое значение.

Шарль поёрзал, устраиваясь поудобнее на съехавшем и пошедшем складками покрывале. Повсюду была разбросана одежда. В моей бывшей комнате творился полный хаос.

— Я могу догадываться, но не знаю наверняка.

За окном взорвалась молния. Гром заставил старые рамы задребезжать.

Я встала во весь рост и поглядела сквозь то самое стекло. В нём отражалось бледное обнаженное тело. Теперь оно мне нравилось.

— Помнишь? — Шарль поднял голову — Как тогда…

Неприрученная сила природы. Её ярость.

Стробоскопические вспышки молний полосовали небо. Гром то и дело менял тональность, но не прекращался ни на секунду. Двор был залит водой, и проплывающие вдалеке машины больше напоминали корабли.

Я улыбнулась. Тогда был май, а сейчас июль. Но какая разница?!

— Мне 16 — сказала я Шарлю, но, если честно, обращаясь к себе. — Не 22, а 16.

Он только улыбнулся.

Я рывком распахнула створку окна, впустив эту безумную бушующую силу в квартиру. Выпрямившись, я вгляделась в далёкие молнии, набрала в грудь побольше воздуха и вцепилась в мокрый подоконник.

Мой крик зазвенел над жестяными крышами пятиэтажек на многие километры вокруг. Как гром.

— Браво-16, вы, что, оглохли?! — раздалось из рации.

Я встрепенулась и подняла голову от блокнота. Нет ничего лучше, чем поспать или порисовать между сменами. Острый карандаш тихо скользит по тонкой бумаге, рождая до крайности успокаивающий звук. Сейчас я рисую девушку, бегущую по бордюрному камню. Я увидела её пару минут назад.

— Ответь за меня — кивнула я мужчине за рулём, натянувшему свою форменную кепку чуть ли не на нос. Тот проснулся и схватил рацию:

— Браво-16 на связи.

— Примите вызов. Кузнецова, 23 дробь 1, квартира 281, восьмой этаж. Мужчина 25 лет, ножевые ранения. Помощь вызвала соседка. Поторопитесь — он пока в сознании, но кровопотеря, по словам очевидицы, большая.

— Вас поняли, Центр. Выезжаем. — водитель завел мотор, утопил педаль газа в пол и врубил проблесковые маячки. Карета выскочила на оживлённую улицу. Я откинулась на спинку, наблюдая темное небо сквозь смеженные веки. Погода сошла с ума — дождь мгновенно начинается и тут же перестаёт.

— Ты укладку((Укладка - набор инструментов и медикаментов для бригады СМП, а также сам чемоданчик (обычно пластиковый сигнального цвета) для их транспортировки. Укладки различаются между типами бригад СМП.)) обновляла? — спросил меня водитель, не отрывая глаз от дороги.

— Не, опять забыла. Вчера, кстати, мешок лопнул окончательно, когда мы на авто́((Авто́ (сленг СМП) - автоавария либо выезд на автоаварию.)) были. — я заворочалась, устраиваясь поудобнее. — И ещё кто-то опять лазил в аптечку и сторчал оттуда весь циклодол.

— Это не я!

— Конечно-конечно, это всегда не ты. — я с интересом наблюдала, как метнувшаяся у нас из-под колес белая «Волга» потеряла управление и въехала в столб. Проводила её взглядом — Да что за блядское лето, а?! Одни авто́ да авто́. Вот этого, похоже, приступ за рулём доконал.

— Жара жуткая — ответил водитель и свернул на нужную улицу. Проехав меньше четверти километра, машина остановилась. Я вздохнула и, отстегнув ремень, вылезла наружу.

— Вы скорая, да? — наперерез выскочила бойкая старушка в летнем халате — Давайте за мной, Алёшенька наш поранился!

Я ещё раз вздохнула и многозначительно поглядела на водителя. Мужчина улыбнулся и подмигнул. Не успела я войти в подьезд, как он уже снова прилип к планшету.

Откинув прядь волос, постоянно выбивающуюся из-под резинки, я подхватила тяжелую укладку и потащила ее вверх по лестнице. Летний вечер не был таким знойным, как полдень, но тело нещадно потело под плотной формой.

— Я Алёшеньку с детства знаю — тараторила бабуля, возбуждённо топчась на месте возле дверей лифта — Он всегда был хорошим мальчиком, хотя и досталось ему… Мать его, Ангелина Петровна, царствие ей небесное, душевнобольная была…

Пожилая дама шагнула в лифт, и я за ней следом. Лифт оказался маленький и тесный. Преодолевая брезгливость, я нажала на кнопку восьмого этажа.

— Она в окно выбросилась, когда ему 12 было — покачала головой соседка моего будущего пациента и всхлипнула — Даже отец его, Фома Игоревич, светлейший человек и Врач с большой буквы, ничего сделать не смог. Потом невеста Лёшина, Танечка, самоубилась, когда ребёночка под сердцем носила, а через год с лишним и Фому Игоревича застрелили террористы, будь они неладны.… Но он держался, он сильный у нас парень, настоящий мужчина, не то, что большинство нынешних…

Пульсирующая боль в висках нарастала с каждым этажом.

— Но вот в последнее время всё наладилось — продолжала женщина — Женился Лёшенька, дочурку родили. И всё так хорошо было, но жена у него — старушка скосила глаза и повертела пальцем у виска — Из этих. Сумасшедшая. Вот не знаю, что случилось, слышу я его крики сегодня, пока оделась — выхожу и вижу, он весь в крови, нож у него из глаза торчит… В общем, ужас!

Наконец пыточная кабина остановилась. Я вышла из неё и направилась к открытой двери, около которой виднелось несколько капель крови.

— Побудьте пока у себя — сказала я, обернувшись на соседку — Работа врача — не самое приятное зрелище для посторонних. Когда приедет полиция — они с вами обязательно поговорят.

— Да-да, хорошо, доченька — старушка закивала как китайский болванчик — Только спасите Лёшеньку! Он такого не заслужил!

— Хорошо, бабуль — улыбнулась я.

Это так просто — глаза чуть прищурить, уголки рта вверх, немного оскалиться — а всё равно люди говорят, что улыбка у меня неприятная и фальшивая.

Я распахнула дверь и вошла в квартиру Алексея Назёмина.

В прихожей всё говорило о том, что приключилась нехилая заварушка — кровь на полу, на трюмо — красный отпечаток чьей-то маленькой ладошки, до боли знакомой. Я поставила укладку на пол и поглядела в зеркало. Доброе, какое-то народное лицо с умными глазами. Не слишком аристократическое, очень скуластое. Блондинистые с проседью волосы завязаны в хвост. Ну и рано же ты постарела, девочка Аня…

— Эй! — окрикнули меня из комнаты — С-скорая?! Сколько можно вас ж-ждать!

— Простите, пробки — ответила я на автомате и зашагала в гостиную. Увиденное меня поразило.

— Ну и кто же вас так?! — всплеснула я руками.

На диване сидел бледный, окровавленный мужчина. Левой рукой он держал полотенце возле торчащего из правой глазницы лезвия ножа, правая, перебинтованная обрывком рубашки, безвольно свисала. Похоже, тут кто-то поработал с нервами и сухожилиями… Повязки, изрядно пропитавшиеся кровью, я заметила ещё и на ноге.

— Да одна поехавшая грымза! — злобно прошипел мужчина и закашлялся — Из дома решила уйти. Я попытался её на место поставить, а она за нож схватилась! Вот же…

Алексей поморщился. Я скривилась, ощущая в кровотоке адреналин. Как и всегда, когда я делаю свою работу.

— Ну вы ещё поволнуйтесь! — строго сказала я — Вам только волноваться не хватало, Назёмин! Чему вас в меде учили?

— ДА КАК Я МОГУ НЕ ВОЛНОВАТЬСЯ?! — взревел мужчина и дёрнул рукой. Окровавленное полотенце отлетело в угол комнаты, перепачкав ковер — СУМАСШЕДШАЯ ТВАРЬ НА СВОБОДЕ! ОНА ОБЕЩАЛА УБИТЬ МЕНЯ!

— Назёмин — спокойно продолжила я — чем сильнее вы волнуетесь — тем выше артериальное давление. Выше давление — сильнее кровотечение. Давайте я вам укольчик сделаю, если вы сами успокоиться не можете.

Я распахнула укладку и вытащила оттуда заготовленную ампулу и шприц.

— Делайте, если надо! — уже тише продолжил Назёмин — Но какова тварь, а? Я столько всего для неё сделал! Я отмазал её от срока, я простил ей то, что она меня отвергла и даже закрывал глаза на то, что она выглядит, словно переодетый мальчишка, а не как нормальная девушка! Девушка должна быть… — Он запнулся — А я… а я тебя помню. Мы в одной бригаде были… Где фельдшер?

— Да нет у нас сегодня фельдшера — ответила я, выдавливая пузырь воздуха из шприца-двухкубовика — Ты же знаешь — террористы…

— Совсем уже! А кто меня до машины понесет?! Соседку в негры((Негр (сленг СМП) - человек, помогающий донести носилки с больным до машины. Чаще всего в негры нанимают соседей. Особенно весело выглядит наём негров в 3 часа ночи, если это ночь субботы.)) наймёте?!

Я вздохнула, склонилась над пациентом и ужалила его в ногу прямо сквозь штаны. Алексей смотрел на меня негодующе и тяжело дышал.

— Подожди. Сейчас я вызову помощь.

Я встала и зажала кнопку на гарнитуре в левом ухе.

— Эй, кончай там читать.

В ухе раздался обеспокоенный шелест.

— Что тебе ещё? Я сплю.

— Поговори с голосом((Голос (сленг СМП) - рация в карете, иногда диспетчер или даже подстанция.)), вызови подкрепление. У нас тут код алый.((Система цветовых кодов используется в некоторых западных странах. В данном случае, по-видимому, код ничего не значит или является намёком на кровь или пламя.))

— Понял тебя. Удачи.

Водитель отрубился, напоследок издав короткий смешок.

— С кем ты говорила? — недоверчиво прищурившись, спросил Наземин.

— Водитель нашей кареты — я заложила руки за спину — Мой брат, кстати. Отличный человек, но иногда его заносит. Не возражаешь? — я достала из кармана сигарету и зажигалку.

— Возражаю! В моей квартире не курят! — заверещал пациент, но не предпринял попыток вскочить и выбить сигарету у меня из рук — Особенно женщины! Вы ведь будущие…

— Ты хочешь сказать, что мне ещё рожать? — я сделала затяжку и выдохнула горький дым. Ситуация показалась мне настолько забавной, что я улыбнулась. Почти натурально — Боюсь, поздновато мне уже… Выгляжу молодо, но сороковник еще два года назад стукнул. Кстати, это напомнило мне одну историю…

Я, не вытаскивая сигарету изо рта, снова полезла в укладку. Лотки, полные ампул, упаковки шприцев всех сортов и размеров, даже дырявый мешок Амбу, скомканный и засунутый в рыжую коробку. На самом дне, под мобильником, прикрученным изолентой к белому кирпичику, я нашла то, что искала.

— Какой красавец — сказала я с мечтательной ноткой, доставая из недр Рыжего Апа((Рыжий Ап (сленг СМП) - чемоданчик укладки)) разводной хромированный ключ — Наконец-то брат его вымыл… Нельзя ему доверять собирать укладку. — Я обернулась к пациенту, который неотрывно следил за каждым моим действием — Знаешь, он постоянно ворует оттуда циклодол и почему-то называет его паркопаном. Так уже лет 60 никто не говорит. Я даже не знаю, что из этого злит меня сильнее.

— Я звоню в полицию — Алексей потянулся к лежащему на тумбочке мобильному телефону.

— Лёша-Лёша… — я покачала головой — Не надо. Мы её сами вызовем.

Назёмин практически дотянулся до мобильника, когда я подошла к тумбочке и взмахнула волшебным ключом. Первый удар обрушился на устройство, два последующих пришлись на кисть незадачливого пациента. Аппетитный хруст, переходящий в истошный крик.

— ААААААА!!!

— Что мне всегда нравилось в этом инструменте — это его баланс — я ласково погладила рабочую часть ключа — Точнее, его полное отсутствие. Весь вес в голове, контролировать очень сложно, но если приспособиться…

— ЗА ЧТО?! КТО ТЫ ВООБЩЕ ТАКАЯ?!

Алексей прекратил орать, услышав шуршание из соседней комнаты, а следом — мелкие шажки.

— Мама? Папа? — девочка лет 3-4 на вид вперевалочку вошла в гостиную, потирая кулачками заспанные и заплаканные глаза — Мне плохой сон приснился.

— Лиза, БЕГИ! Это… — затараторил Алексей. Я швырнула ключ ему в челюсть, и, судя по звуку, оставила пациента без резцов.

— Не ори. Ребёнка напугаешь.

Пациент послушно заткнулся. Он хрипел, кровь медленно капала из разбитого рта. Я подошла к девочке, наклонилась к ней, улыбнулась, и, клянусь, это была одна из лучших моих попыток.

— Привет, моя хорошая — проговорила я — Ты Лиза, да?

Девочка кивнула.

— А ты кто? — с детской непосредственностью спросила она. В голубых глазах можно было утонуть.

— Я Анна Кирилловна — сказала я и погладила Лизу по коротким волосам, таким же, как у меня в детстве. — Можно просто Аня.

— Где моя мама? — тревожные нотки.

Я улыбнулась ещё шире.

— Перед тобой, доченька.

Где-то сзади раздалось пронзительное мычание.

— У меня была другая мама — недоверие и взгляд исподлобья — Мама Лида.

— Ты нас перепутала, Лизонька — я рассмеялась. — Мы обязательно её увидим, но потом.

Я оглянулась на Назёмина.

— Лизонька, иди на кухню, выпей молочка. Мне нужно поговорить с этим поросёнком. Потом мы поедем домой. Я познакомлю тебя с дядей Ваней.

Девочка кивнула и направилась прочь по коридору. Я поднялась и развела руками.

— Педиатрия! До СМП я была педиатром. — я затянулась позабытой сигаретой — Врождённое умение находить общий язык с детьми.

Назёмин замычал громче. В этом звуке слышался закономерный вопрос.

— Кажется, я забыла представиться — я протянула руку — Анна Кирилловна Са́вотова.

Мычание стихло. Руку мне пожимать не спешили.

— Да-да — продолжила я — сестра того самого Ивана Са́вотова, который более известен в ваших кругах как злостный террорист по кличке Профессор. «Злостный террорист»! — я фыркнула — Как будто есть благонамеренные! Хотя, в нулевые, говорят, террористы работали по госзаказу… Но это уже совсем другая история. Хочешь? — я протянула пациенту мятую сигарету.

Тот замотал головой. На столе я заметила пачку нейролептика нового поколения. Указала на неё пальцем.

— Ты Лиду этим препаратом кормил, да? Хороший выбор! Импортный, дорогой, его преимущественно против галлюцинаций используют… Эффективный, но вот беда — полтора месяца назад мы заменили всю партию на плацебо. Мы ведь не только взрывать умеем, так-то! Сигарета догорела до фильтра. Я швырнула окурок на пол и продолжила.

— Так вот, всё началось двадцать с лишним лет назад. Жила-была девочка… Добрая девочка Аня с большими красивыми глазами. Весёлая, свободная…

Ползущий к потолку дым напомнил мне кое о чём. Запах горящих книг…

— Тогда была весна… Как сейчас помню — я прикрыла глаза — Я познакомилась с одним человеком. Он казался мне самым замечательным из всех людей. Умный, красивый, исключительный. Первая влюблённость, молодость, ароматы разнотравья. По незнанию забеременела. Вышла замуж. И всё бы было хорошо, но этот человек… оказался с гнильцой.

Снова захотелось курить, пришлось снова лезть в пачку. Брат постоянно говорит мне, что это меня убьёт. Хотя, если подумать — умереть от рака лёгких с моим образом жизни — редкая удача.

— Не знаю, в чём было дело. Либо его мать на старости лет потеряла рассудок, либо это было связано с гибелью его брата, но интеллектуал в одночасье превратился в лицемера, религиозного психопата, да и просто в тирана. Я поздно заметила эти преобразования. Естественно, сказала, что ухожу, на что он неожиданно встал на колени и со слезами на глазах попросил, чтобы я оставила ему нашу дочку. Что он будет заботиться о ней. Я бы в жизни так не поступила, но…

Ещё вздох. Тяжелее прочих.

— И я ненавижу себя за это, но да, материнство тогда казалось мне чем-то второстепенным. Мы с братом разворачивали сетевую деятельность и мне было не до детей. Но я продолжала интересоваться её жизнью. Даже её фотографии, сделанные украдкой, собирала. Но связь с её отцом не поддерживала. Когда ей было 5 — меня обвинили в убийстве и объявили в розыск, так что, представь себе, я с ним даже не развелась. Так что я до сих пор числюсь как Крылова, а не Савотова.

Алексей вздрогнул.

— Ты могл… вшё поменятшь… — прошепелявил он.

— Ну и как ты себе это представляешь, Назёмин? Прийти и объявить — «Привет, Лидочка, я твоя мать-шлюха-террористка»? Нет. Время было упущено. Я и потом ей не сказала. Но годы шли, девочка быстро взрослела и даже стала одной из нас. Вот только она поторопилась с тактилом и визуализацией, а что было дальше — ты и сам знаешь. В одном ты точно ошибаешься — Лида не убивала своего отца.

Улыбка, обычно такая непослушная, сейчас непроизвольно блуждала по моим губам.

— Я перехватила вызов и сообщила о нем диспетчеру на час позже, приехала в одиночку на личном транспорте, увидела, что этот бурдюк попытался сделать с моей девочкой, а дальше… Зашла на кухню, где он пыхтел со своим пустячным приступом ИБС. Схватила его за шею и била затылком об угол до тех пор, пока эта сволочь не перестала визжать и хрипеть. Я долго не могла остановится. Я увлекающийся человек, особенно во время работы. Но греет меня даже не это… А то, что последним, что видел Аркадий — было моё лицо. Оставались пустяки — вернуться с бригадой, констатировать смерть, да замести следы. Вот только я не учла, что ты дежуришь на вызовах в тот день. Остальные — мои люди, но в твоём присутствии пришлось везти мою девочку в больницу и сдавать твоему папочке.

— Ты… будешь нак… — Алексей глядел со смесью страха и ненависти. Идеальное сочетание. Очень характерное.

— Не исключаю этого. Правда, сначала будешь наказан ты. — я захихикала и вновь подняла ключ — Кстати… Вряд ли ты знаешь, но мой брат очень плохой стрелок. Мажет в человека с десяти шагов. Неудивительно, учитывая его анамнез. Твоего отца-психиатра завалил не он. Фому Игоревича взяла на себя я. Было приятно, не скрою, но приоритетной целью он не являлся. Это же просто грач, один из стаи, хоть и матёрый — куратор федеральной программы Трезвость. Добавлю, что если бы ты не подкатывал к моей дочери и не лез в её личную жизнь — то я бы в него стрелять не стала.

Мои слова задели за живое. Назёмин-младший взвизгнул, по его лицу потекли сопли. Он попытался встать, но рухнул на пол.

— ШТОООО…?! — простонал он

— Куркумин действует — отметила я — Модифицированный курареподобный миорелаксант, если тебе интересно. Сначала отказывают конечности. В отличии от настоящего кураре, этот красавец тебя не прикончит. Просто снизит подвижность. Потом действие пройдет, и ты опять побежишь по дорожке, как зайчик из детского стишка. Мог бы побежать.

— Ты… уб… меня? — выдохнул он и вцепился в мою лодыжку раздробленной кистью. Я высвободилась, схватила Назёмина за руку, усугубляя повреждения, и легко усадила его обратно на диван. Сигарета, догоревшая до фильтра, начала меня раздражать, и я отправила окурок в лицо пациенту.

— Я — нет.

Девочка сидела на кухне и пила молоко из пакетика. Молоко было с клубничным вкусом и розового цвета. Моё любимое. С самого детства.

— Анна Кирилловна, а зачем вы пришли? — Лиза ковырялась соломинкой в опустевшей пачке.

— Просто однажды я уже допустила ошибку — ответила я — И не хочу её повторить. Подожди меня у входной двери, сейчас тут будет плохо пахнуть.

Я подняла ключ, развела губки на нужное расстояние и подошла к газовой трубе. На ней стоял клапан нового образца, так что проблем с его откручиванием не было. С довольным свистом на кухню ворвался поток бесцветного газа. Закрыв форточку, я выбралась в прихожую, подхватила на руки Лизу и пошла прочь, плотно притворив дверь.

— Доченька, а ты куда? — из соседней двери вышла женщина — Да ещё и с дитятком. Что с Лёшенькой?!

— Боюсь, я ничего не смогла сделать — улыбнулась я — Он давно умер.

— Ах, ужас-то какой! — соседка притворно схватилась за сердце — Отмучался, бедный! А то эта его… Ну теперь её точно поймают и накажут.

Я улыбнулась. Я всё-таки умею улыбаться. Лиза мирно сопела у меня на плече, когда я обхватила ребёнка левой рукой, а правой привычно скользнула к потайным ножнам. Старая стерва успела только разинуть рот, когда я с силой вогнала охотничий нож в её ливер. Она выдохнула, когда я вытащила лезвие и ударила её ещё раз, не давая заорать. И ещё раз. И ещё. И ещё.

Тело в халате с увеличивающимся на глазах алым пятном сползло вдоль косяка. Обычно я предпочитаю работать с сонными артериями, но мне очень не хотелось, чтобы моя внучка перемазалась в крови. Успеет ещё.

— Ты там закончила? — голос в гарнитуре.

— Прогревай машину — сказала я — Мы уезжаем.

— Знакомься, Лизонька. Это дядя Ваня.

Девочка открыла глаза, зевнула и посмотрела на водителя. Савотов сбросил кепку и улыбнулся:

— Привет, лапа — он погладил Лизу по голове — Видишь меня?

— Да — после секундной паузы сказала она и нахмурилась — Я Лиза, а не лапа!

— А мне пох… — начал Профессор, но я двинула его кулаком в бочину — то есть, почему-то очень важно, Лиза — исправился он. — Хочешь я покажу тебе станцию?

Лиза не ответила. Закрыла глаза, засопела.

— Что это с ней?

— Да на неё за один день столько всего навалилось — ответила я, обнимая спящую девочку. — Сначала Лиду перемкнуло, потом… А, блин, совсем забыла… Сколько там времени прошло?

— Минут 15.

— Сойдёт. Давай сюда планшет. — я включила устройство, ввела пароль и активировала функции сотового. В записной книжке — контакт под кратким именем «Бабах». Кому ещё звонить в такой прекрасный летний вечер?

— Давай хоть отъедем, а? -Профессор недовольно взглянул на меня и тронулся. Я нажала на зелёную кнопку вызова. Сквозь звукоизоляцию автомобиля казалось, что на панельном здании почти беззвучно расцвели два огненно-рыжих цветка подряд. Затем посыпались осколки. Легковушка, стоявшая возле подъезда, замигала фарами — сработала сигнализация. В зеркале заднего вида часть огромного панельного дома медленно оседала, поднимая клубы пыли.

— Вот это бабах — всем бабахам бабах — Профессор самодовольно вытянулся на водительском сидении — Спорим, не меньше 50?

— Взрыв бытового газа из-за курения в постели. Пострадал целый подъезд. Неет, тут 100 минимум и ещё столько же с травмами — протянула я и засмеялась. Засмеялась про себя — ведь на моей груди спала внучка-дочка. Мне не хотелось её тревожить. Пусть отоспится.

— Зачем она тебе? — брат вытащил планшет из моих рук и начал что-то быстро надиктовывать. Я уловила всего несколько слов — письмо в полицию с прямым приказом считать этот взрыв следствием аварийного состояния системы газоснабжения.

— Гештальт закрываю. Раз уж не вышло воспитать дочку — может, хотя бы с ней получится. Я же не старая ещё. Как думаешь, смогу быть хорошей матерью?

Савотов улыбнулся и побарабанил пальцами по рулю. Нам навстречу хлынул поток пожарных нарядов. Быстро они. Сумерки сгущались.

— Никогда не хотел размножаться, знаешь. Всё это так странно… Не менее странно, чем-то, что Наземины могли меня видеть. — Профессор развёл руками — Как, спрашивается?

— Думаю, ты сам знаешь ответ — я расслабилась и пересела прямо на занятое братом водительское сиденье. Ощущение контакта и совмещения наших тел отозвалось привычной парэстезией — Лида и Лиза видят тебя посредством генетически-обусловленного селлер-эффекта((Селлер-эффект (seller-effect, он же Эффект продавца, Эффект гостя, Эффект Хермита-ЦиркусДиректора ) - гипотетический тульповодский феномен, заключающийся в способности одного тульповода видеть тульп другого, что, с точки зрения классического тульповодства явно невозможно и носит характер либо подтверждающего искажения, либо открытой фальсификации. Название, по-видимому, получил по причине того, что человек, увидевший тульпу первого описавшего феномен форсера, работал продавцом. Именное название дано по никам двух тульповодов начала 2010хх, описавших его в Рунете. Первый из них, кстати, позже доказал несостоятельность теории тульпопередачи, фальсифицировав пересылку тульпы и вызвав таким образом парадокс копирования тульпы)). Они мои прямые потомки, вообще-то. А мать Назёмина — сестра моего отца. Видимо, люди со схожим генотипом способны взаимодействовать с АВЛ друг друга.

— Выходит, что твоя внучка — продукт инцеста? — голос, раздававшийся слева, теперь звучал в моей голове.

— Выходит, что так — я кивнула — Хотя записи говорят, что со здоровьем у неё всё в порядке. Её ждёт великое будущее.

Мы продолжали движение. Я самостоятельно свернула на автостраду и помчалась в пригород, где и располагалась станция. В мутном небе, под прикрытием робкого перистого облака загорелась яркая звезда. Лиза безмятежно спала и, я могла поспорить, видела прекрасные сны.

Налюбовавшись на нее, я ввела в планшет заученный наизусть номер, до сих пор фигурирующий в адресной книге устройства как номер Аркадия Крылова.

Длинный гудок. Сердце бешено колотится в груди.

Я не сомневаюсь, что она ответит, но сомневаюсь, что она меня простит.